Через примерно час, когда уже все засыпали, в дверь протиснулся озабоченный вирманин.

— Госпожа, — сказал он на вирманском, — С севера приближается человек двадцать, с факелами и фонарями. Орут. Мы проводим вас.

— Куда? Чтобы они загнали нас в сыром лесу? Отошли человека за Лейфом, и выжидайте сами.

— Уже послал. Мы подождем тут.

— Тут?.. — Лиля скептически оглядела избу. На ее взгляд, и ей-то горница была узковата в плечах… На лице воина заиграли желваки.

— Мы не трусы!

— Как это изменит то, что ты почти ничего тут не сделаешь?

— Лейф нам оторвет… все, в общем, оторвет.

— И лучше нам всем умереть до этого момента?

— Да, пожалуй. — окончательно посмурнел воин. — Факел кинут на крышу, и все.

— Идите. Постараемся посидеть тихо часик и продержаться.

Вирманин был крайне недоволен, но сказать ему было нечего. Все подобрались, потушили свечи, и тихонечко оделись. Лилю постепенно заполняло тоскливое беспокойство и ожидание неприятностей.

Пьяные голоса снаружи быстро приближались.

Чего Лиля не видела в деревнях (да и в городах до того) — это большого количества пьяных. Вообще, конечно пьяные ей попадались — среди аристократии. А вот крестьяне, ремесленники, купцы — они обычно работали, и напиться могли только в праздник. И то — не все. Так что уже сам факт ввалившейся ПЬЯНОЙ, но плохо одетой рожи говорил много плохого. На боку у этого рыла висел нож, больше смахивавший на короткий меч.

В руках у рожи, что опять-таки настораживало, был фонарь — вещь дорогая, городская. Где, черт с Мальдонаей побери, её охра… Похоже, раньше, чем через час не появятся. Называется — влипли.

К сожалению, вслед за рылом ввалилось еще трое. Стало совсем тесно. Тоска у Лилиан сменилась на напряженную готовность к прыжку, которую приходилось сдерживать.