Сейчас же, Андрей Николаевич напоминал себе обычного солдата, увлекаемого в бой уверенным приказом. И приказ этот, жёгший ему грудь, звал его к Стелле.
В отличие от полковника, будущее Шарпа было не столь конкретным. Его не допрашивали, не били, не пытали — казалась, про него просто-напросто забыли. День за днём, час за часом, минута за минутой… Самое страшное в жизни — это не свист арбалетной стрелы или чавкающий звук врубаемого в плечо соседа топора, самое страшное — это ожидание. Ожидание неизвестного — коварный невидимый враг.
К исходу третьего дня Шарп уже готов был сдаться. Постоянное физическое и ментальное напряжение, в котором воин находился последнее время, начало брать верх. Остро хотелось подойти к двери и разбить голову о каменный косяк. Спасала Шарпа лишь мысль об Олеге, ведь если какой-то маг-недоучка смог, лишившись магии, победить свой страх и вернуться с того света, то что уж говорить о нём — лучшем телохранителе Престола, каким он был несколько лет назад. Что ни говори, но обида до сих пор ела воина. Его, положившего жизнь на служение Отечеству, принесли в жертву политической целесообразности, словно какую-то пешку. И сейчас всё зависело от того, кто сидит на троне. Его король или очередная фигура ювелиров.
Закончив очередную серию отжиманий, Шарп лёг на спину и растёкся по прохладному камню пола. Ему вспомнились слова полковника:
Шарп попробовал понять, есть ли у него проблема. Да, он дезертировал, но ведь других вариантов не было. Готов ли он понести наказание? Готов. Только если судить его будет король. Жив ли король? Скорей всего, иначе дорвавшиеся до власти ювелиры нашли бы способ наказать своевольного капитана. Стоит ли тогда волноваться? Получается, не стоит. Придя к такому решению, Шарп почувствовал, как с плеч упал огромный валун, который все эти годы не давал ему дышать полной грудью. Впервые за долгое время Шарп улыбнулся счастливой улыбкой младенца и мгновенно заснул сном праведника. Ему снилась мама, их небольшой домик, младшие сёстры и стоявшая во дворе кузница. Сон его был так глубок, что бывший телохранитель даже ухом не повёл, когда дверь распахнулась и в камеру кто-то вошёл.