– Другое? – не поняла Дина. – Другое по сравнению с чем?

– По сравнению с подвигами, схватками, жертвами, – сказал Джор. – Не в том смысле, что я должен делать те же жезлы, хотя мне это нравится. Или там разбирать семена с Ориантом. Я должен что-то сделать другое. Или, быть может, просто жить. Ну, может же быть так, что кому-то положено совершать подвиги, а кому-то просто жить?

– Построить домик в тихом месте, жениться, завести кучу ребятишек, вырастить их, – стала перечислять Йора. – Ты об этом?

– Может быть, и об этом, – прошептал Джор.

– Ну, я не знаю… – протянула Дина.

– А я знаю, – твердо сказала Йора. – Ты просто представь, что это не твой путь, а путь твоих родителей. Это они должны были построить домик, жениться, завести пусть не кучу ребятишек, а хотя бы тебя одну, и тебя как раз и вырастить. Разве это не достойное дело?

– Вполне, – негромко засмеялась Дина. – Правда, никому из наших родителей этого не удалось.

– А я вообще не знаю судьбы своих родителей, – заметил Джор.

– А я, наверное, не смогла бы, – вдруг сказала, удивляясь самой себе, Гаота. – Правда, я не знаю, что это было за колдовство, которое установило эти четыре предела. Возможно, оно не было совершено отдельным обрядом. Может быть, защитники крепости просто сражались, а когда гибли, полнили эту магию. Но я бы лучше просто погибла бы. То есть, в бою. А не принося себя в жертву.

– А есть разница? – не поняла Йора.

– Скажи, Джор, – вдруг спросила Дина. – У тебя есть враги? Ну, скажем так, есть кто-то, кто хочет твоей смерти?

Джор ответил не сразу. Какое-то время он просто дышал, и по его дыханию Гаоте казалось, что он не сидел рядом с нею последние пять или десять минут, а тяжело и трудно поднимался по отвесной скале. Наконец он ответил:

– Я не могу это описать. Раньше я думал, что это трусость, а потом, когда и в самом деле испугался, было чего пугаться, понял, что нет. Это не трусость. Мне почему-то кажется, что где-то давным-давно. Или в моем прошлом или в прошлом моего рода, о котором мне ничего не известно, была какая-то страшная беда. Такая, что ни с чем не сравнится. И я как будто помню ее. Не так, чтобы рассказать, а так, чтобы почувствовать. И это чувство… оно как чувство опасности. Оно всегда со мной.

– А что ты сделаешь, если однажды узнаешь, кто ты, кто твои родные? – спросила Йора.

– Не знаю, – ответил Джор. – Наверное, буду смеяться и плакать одновременно.

* * *

Когда они спустились на самый нижний уровень, а потом прошли по нему на юг еще около лиги, по расчетам Гаоты было уже четыре утра. Джор направил на гладкую стену, что перегораживала тупик лунный свет, и Гаота увидела еще одну надпись. Не на боковой стене, а на тупиковой были выбиты четыре слова – «Белый Круг – Красная башня».