— Трухина, ты дура!

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне!

Светка выпятила грудь, и я вспомнил ее непобедимый боевой дух, когда она верила в свою правоту. В такие моменты ничто не могло ее сломить.

— Ты хочешь отдать им коды от «Иерихона»? Единственного оружия, которое может совладать с заразой?

Мы начинали кричать друг на руга. Я не помню последний раз, когда мы повышали голос друг на друга. Ситуация накалялась на фоне стремительно растущих шансов умереть этим днем.

— Это лишь в твоей голове «Иерихон» — спасение! Ракетами вирус не выжечь! Что если сыворотка реальна? Что если им удалось взять вирус под контроль? Ты ведь даже не рассматривал такую возможность!

— Что ты несешь?! Ты забыла, что они устроили прорыв Желявы? Это они пустили пятнадцать тысяч жителей в расход! Нет никакой сыворотки! Есть только вирус, который всеми силами пытается нас сожрать!

— Причастность Падальщиков к прорыву не доказана! Ты искажаешь факты из-за собственного страха!

Мы уже готовы были накинуться друг на друга, и я уверен, эти шестеро хиляков-диспетчеров, даже если захотят, не смогут нас разнять.

— Что ты предлагаешь? — выкрикнул я, взбешенный.

Трухина развернулась и подбежала к пульту, словно получила от меня разрешение. Но я его не давал.

— Я свяжусь с ними и остановлю этот кошмар!

Она уже защелкала пальцами на клавиатуре, активируя передачу сигнала. Я не мог этого допустить и тут же оказался возле нее.

— Не смей, слышишь? Ты отдашь им последнее оружие, что есть в наших запасах!

Но Трухина уже не слушала и продолжала набирать цифровые последовательности, готовая променять коды запуска баллистических ракет на пустышку.

Я вытащил из кобуры Глок и наставил на голову Трухиной.

— Света, отойди от пульта! — крикнул я.

Она посмотрела на меня. В ее глазах я прочел презрение. Она насмехалась над моим страхом или же над моей верой. Но она совершенно точно не боялась меня.

— Я всю жизнь подтирала за тобой дерьмо! Любая твоя ошибка оставляла смерть после себя, но я верно шла рядом. Хватит, Эван! Я больше не верю в тебя.

Ее голос был стальным, как у человека, потерявшего чувства. Как у человека, действительно, потерявшего страх.