В штате Западный Йорк, сказал он, жил мой друг и коллега мистер Эйпл. Однажды ему позвонила с отдаленной фермы сестра и пожаловалась, что в воскресенье ее муж подстрелил рыжего кенгуру. Считая его убитым, муж прислонил кенгуру к забору и, поскольку день был чертовски жарким, снял и надел на него пиджак. В кармане пиджака лежало четыреста долларов, вырученных за продажу овец, и страховой полис. Не успел муж отойти и на десяток шагов, как кенгуру пришел в себя и бросился наутек. Он несся большими прыжками, размахивая рукавами пиджака и повизгивая. «Ну, не идиот ли мой муж?» — спросила сестра.

В телефонной трубке гудело и щелкало, поэтому мистер Эйпл принял ее слова за рассказ, который она прочитала в воскресной газете. Надо сказать, объяснил австралиец, что в штате Западный Йорк нет издательств и со времен высадки Кука не вышло ни одной книги. Поэтому мистер Эйпл обрадовался новинке и сочинил критическую статью, где не оставил камня на камне от рассказа. На свою беду он в своей статье пересказал рассказ сестры почти целиком. Рассказ понравился другому критику, и он вступил в дискуссию. Эта история не кончилась до сих пор, враждующие критики уже успели выпустить по книге в Сиднее и готовят новые издания. Мало того, спором заинтересовались в Англии и Соединенных Штатах.

— У дискуссии есть все шансы стать постоянной, — закончил свое выступление маленький австралиец.

— Им хорошо в Австралии, — неопределенно сказал, наклонившись к самому уху Глиняного, Песьяков. — Попробуй у нас.

— Кенгуру нет, — ответил осторожный специалист по моторам.

После австралийца настала очередь самого Песьякова. Он вышел на трибуну, и над его головой тотчас засветился ровным светом экран. Стал виден портрет пожилого мужчины с тонкой седой бородой, относительно которого часть собравшихся решила, что это Достоевский, а часть — что это критик Стасов. Ошиблись и те и другие, это был портрет каргопольского кооператора Прохора Ледогорова, в доме которого Песьяков жил одно лето. И хотя из дальнейшего сообщения фольклориста так и не стала ясна связь портрета с попевками, записанными еще до приезда докладчика в глубинных селах Поонежья, — лицо кооператора понравилось и Песьякова даже упомянули на брифинге.

Прошел еще один день, еще один, и симпозиум стал неудержимо катиться к своему окончанию. Сменяли на трибуне друг друга специалисты по форкамерному зажиганию и эдической литературе, знатоки передней и задней подвески и проникновенные ценители японской драмы дзидаймоно. Каждое появление гостей на трибуне вызывало оживление среди коренных паратовцев, которые до сих пор видели такое разнообразие костюмов и манер разве что на экране телевизора. Не удивлялась одна Виктория Георгиевна. В поездках по всему миру в каких только одеждах не видела она коллег! Встречали в аэропортах, провожали по институтам, а потом сидели рядом с ней на диспутах и чернокожие люди в белых бурнусах, и смуглые женщины в кимоно, и полуголые, по нашим представлениям, девушки, у которых и живот и спина не закрыты, хотя тщательно завернуты в плотную цветную материю ноги. И, наконец, однажды на одном из островков, расположенных в необозримом океане, ее приветствовал начальник департамента науки, на котором не было и того, а были в изобилии развешанные по телу пучки перьев птиц, которых когда-то по недоразумению назвали райскими, полагая, что ворота в это благословенное место расположены где-то поблизости.