– И я «отвечаю», что кормил… Умница!

– Тогда я написала, что хомячка Мишу съела кошка Вася, а сама пошла в полицию. Лучше бы не ходила! – Голос Вики меняется и отдает казенной канцелярщиной. – «А вы ему кем приходитесь?», «Сколько времени прошло с момента пропажи? Часа три-четыре? Девушка, да вы издеваетесь!», «Загулял ваш мужик, обзванивайте любовниц!»…

Она умолкает, задумывается, а потом, всхлипывая, продолжает:

– Прости, родной, но я психанула! Решила, что менты правы и ты просто загулял, а телефон потерял – то ли по пьяни, то ли еще как. В общем, я поехала к себе, а с утра – еще раз набрала, ты был недоступен – пошла на работу. Звонила тебе весь день – и на домашний, и на сотовый, – и только вечером мне ответили. Тот, второй, который лицом в пол. Сказал, что ты попал под машину и лежишь в первой городской. И я – дура, дура! – сломя голову помчалась туда, даже не позвонив и не уточнив в больнице, действительно ли ты там! Хотя… Ты же был без документов, и мне вполне могли ничего конкретного и не ответить.

Я обнимаю и глажу ее по голове. Успокоившись, она заканчивает рассказ:

– Подъехала к приемному отделению, вышла из машины. Пока оглядывалась, куда идти, зарулили они, затолкали к себе. Этот вот, который эсэмэски строчил, сразу нож к горлу приставил, мол, рыпнешься – порежу. Привезли сюда, заставили раздеться и встать на колени перед этим, – Вика стреляет глазами в сторону Гречкина. – Тот стал меня мять, щупать, и я укусила его за руку. Он заорал, как свинья, ударил меня в живот, а эти уроды заклеили мне рот скотчем. Потом они ушли и вернулись уже с тобой. Пока их не было, этот рассказывал, в чем ты провинился и что тебя ждет. Тебя, твоих родителей, Киру…

Со стороны Гречкина слышится какой-то шорох – он пришел в себя. Мы синхронно поворачиваем головы в его сторону. От Викиного взгляда сквозит испепеляющей ненавистью, да и мой далек от благодушия.

Чиновник начинает что-то мычать и, дергаясь, падает с дивана.

– Очнулся, падаль… Посиди здесь, – прошу я Вику, а сам иду к нему.

Беру нож и провожу острием по его груди:

– Дернешься, воткну в глаз. Кивни, если понял.

Гречкин кивает, как болванчик. Индикатор страха заливается полностью – погань боится. Правильно боится. Срываю с его рта скотч, и он как-то по-бабски взвизгивает – вместе с лентой сдирается щетина.

– Я ничего не вижу… – ноет он.

– И не увидишь. Сниму скотч с глаз, если будешь отвечать на вопросы честно.

К нам подходит Вика.

– Родная, подкинь дров в камин. Побольше, – прошу я ее. – Холодает.

– Филипп, простите, мы просто шутили, – тараторит Гречкин. – Хотели припугнуть вас, но никто бы не пострадал!