Вадиму все это было в диковинку. Конечно, в свое время он этих Маслениц видал-перевидал, и даже находил что-то общее между «теперь» и «потом». Но все же это празднество забавно переплеталось с днем Велеса или Комоедицей[100], и при этом все накладывалось еще на культ Косторомы[101]. М-да…

Вещалка осушила емкость, не пролив ни капли.

– Прощай, Масленица! – воскликнула женщина, и парни тут же кинули чучело в огонь.

– Гори-гори ясно, чтобы не погасло!

– Куды дым, туды блин, туды Масленка!

– Ой! Морена загорела, всем людям надоела!

Народ хором выкрикивал прибаутки. Князю на миг показалось, что он очутился на шумном стадионе.

– Бр-р… – Вадим тряхнул головой.

– Княже?

– Все хорошо… А прыгать когда будут?

– Так сейчас пойдет потеха, – улыбнулся Удал.

И потеха пошла. Народ стал набегать к большому костру и кидать туда мусор, солому, старые вещи. Люди жгли ненужный хлам, освобождались для нового витка жизни. Вадим хмыкнул, мол, не знал такого обычая. А тем временем, как по волшебству, возникли столы, а на них высокие стопки блинов, а в мисках меды, сыры, сметана, масло, икра… Но люди не спешили накинуться на яства. Вперед вышла повещалка с ухватом в руке.

– Где медведь? Люди добрые, – она поклонилась, – не видели ли вы лесного господина?

– Не-е…

– Нет…

Руссы дружно замотали головами.

– А не в берлоге ли он сидит? – продолжала вопрошать повещалка. – Не ведаете ли, где его берлога?

– Не-е-е…

– Откуда нам знать?!

– Чего пристала?!