Нэвил сел на один из роскошных кожаных диванов. Покои Адама куда больше напомнили ему Холдейн-Холл, нежели их старый кабинет, и доктор задумался, почему Прескотт поселил профессора именно сюда. Может он, словно добрый смотритель зоопарка, решил поместить его в условия, наиболее приближенные к его привычной среде обитания? Или же здесь проще всего было следить за Адамом?

— «Вам рассказывали последние новости о Маркусе?»

Адам, скрывшись в другой комнате, вышел оттуда с серебряным кофейником и двумя фарфоровыми чашками.

— «Да», — ответил он.

— «И что?»

— «Дела у него не очень. Так получилось, что его… В общем, ему устроили взбучку».

От того, что Нэвил уже был в курсе всех этих сплетен, слышать подобное напрямую из уст Адама легче не становилось. Доктору непросто было выразить своё искреннее сострадание так, чтобы профессор себя ещё гаже не почувствовал.

— «Они ведь на нём просто злобу вымещают, да?» — спросил Нэвил. — «Мне и впрямь очень жаль, честно».

— «Надо было меня туда отправить, так ведь?»

— «Я такого не говорил».

— «Нет, это я сам так считаю. Смотри, тут даже настоящий тростниковый сахар дают, а не просто подсластитель какой-то», — Адам бросил в чашку несколько кубиков сахара, которые плюхнулись о поверхность кофе. — «Так что я просто не могу жаловаться на то, что меня тут взаперти держат, в то время, когда с Маркусом такое происходит… Выходит, мы с тобой снова начали общаться?»

— «Полагаю, что да. Дело в том, что у вас явно сейчас проблем по горло, и, вероятно, вы потратили на меня куда больше времени и сил, чем на Маркуса. О подобном так просто не забудешь», — несмотря на всю искренность этих слов, Нэвил заметил, как Адам аж вздрогнул от подобных речей. — «Не стану притворяться, что ваш поступок не вызвал у меня… скажем так, отвращения. Вы причинили мне немало боли, поразили до глубины души. Я до сих пор ещё до конца не разобрался в том, как к этому относиться, да и по-прежнему не верю в то, что вы так поступили. Но мы оба — пленники этого места, которым будет куда проще решить возникшие проблемы, не отвлекаясь на вражду и междоусобицы».

В комнате повисла гробовая тишина. Может, Адаму надо было почувствовать, что он не одинок, потому как, вероятно, он впервые в своей взрослой жизни понял, что сам с этим не справится. Нэвилу было жаль его. Как не сострадать человеку в такой ситуации? Адам поступил так вовсе не по злобе, а лишь из-за невероятной наивности, совершенно несвойственной человеку с его феноменальным интеллектом и немалым боевым опытом.

— «Самое интересное в жизни предателя среди учёных заключается в том», — прервал молчание Адам, — «что они не бросаются на тебя толпой, чтобы на куски порвать. Мы же все тут такие цивилизованные, как же. Порой мне хочется, чтобы люди вокруг просто набили мне рожу и закрыли этот вопрос».