Однако девушка села и уставилась на Эхиноха, как объявила об осаде.

Ладно, – пожал тот плечами и двинулся за Эрланом, надеясь, что к их появлению девушку все-таки сдует. Поэтому и не торопился позвать светлого.

Пальцы, чуть касаясь, прошли по щеке, шее, плечу. Эя вздрогнула и приоткрыла глаза – Эрлан. Он был рядом и стало легче, но она чувствовала себя разбитой, слабой – опять. Почему? Почему это происходит раз за разом, – силилась понять, глядя на мужчину, хотя он вроде не причем.

Эрлан взял ее за руку, прижал к губам и начал целовать пальчики, а у нее перед глазами как барьер упал, как вытянули из этой реальности и поместили в другую…

Горящий крест, вечер, Эрлан стоит с мечами клинками вниз и за себя. Лицо страшное настолько, что мужчину не узнать. В глазах ненависть и больше ничего. Двое светлых перед ним – родовые знаки на лбу. Мужчина и парень, родня, измождены предшествующим боем, поранены. Но взмах клинков крест накрест и оба легли отдыхать навечно…

День – светло, и четверо мужчин на краю обрыва. Ущелье – камни, скалы.

Эрлан ударил клинком по ногам и мужчины падают в пропасть еще живые, и еще живут, глядя в небо, умирают медленно в мученьях. И все – светлые…

– Ты убивал, – так вот причина. Это испытания не для нее – для него. Она платит ему за тех, кого он убил. Мучается, как те, упавшие в ущелье.

– Да. Я убивал. Багов, – насторожился, не понимая, что опять пришло ей в голову.

– Нет – своих.

– Нет – предателей. Они перешли на сторону Эберхайма. Они стали изгоями, потому что помогали изгою. Я не нарушил закон.

– Какой? Чей? Ты убивал своих собратьев.

– Изгоев, Эя.

Она молчала, разглядывая его, словно видела впервые.

– Я рад этой войне не больше, чем ты, чем любой из нас.

Не то. В том Эрлане не было ничего кроме ненависти, а она слепа, как и любовь.

– За что ты ненавидел своих, тех, кого отправил на дно ущелья, умирать в мученьях?

Лой замер, сначала не сообразив о чем она, потом, не понимая откуда она могла знать.

Эхинох готов был зайти в комнату, услышав через приоткрытую дверь голос Лой. Но то, о чем говорили двое, заставило его подождать. Он замер у дверей, слушая чужой разговор и мысли были невеселые.

– Крест. Ты палил крест, как символ милосердия. Баги не те, кто провозгласил себя Богами, а те, кто не желал признавать богами вас.