– Ага. Самаритянин хренов, – буркнул старик и удалился в дом.

Приглядывать за «Кадиллаками» Тенделл поручил Райберу, заодно приказав, чтобы он принес Уоллесу в уплату ящик. Оставлять Блюма наедине с Уоллесом Тенделл не рисковал. Мало ли что возьмет и брякнет этот чертов Блюм. А Уоллес – мужик гордый, запальчивый, если что-то придется ему не по нраву, то и ящик виски не спасет – турнет со двора, – и дело с концом.

Дом Уоллеса разделялся на две части: кухню и жилую зону, где с одной стороны горел очаг, а на другой находилась небольшая спаленка. Однако в комнате был форменный ледник. Спать им придется вповалку на полу. А если Уоллес расщедрится на несколько подушек, а может, одеяло или половик, Райбер все равно прав: холодная ночь им обеспечена.

Блюм пытливо изучил скудное убранство: грубо тесанный, дубовый стол с четверкой стульев, из которых тремя явно никто не пользовался, да парочка пузатых кресел у огня. Каменный пол устилали звериные шкуры. На стенах – никаких картин или фотографий, а из книг на единственной книжной полке – Библия и несколько каталогов «Сирс Робак»[68]. Блюм лишь вежливо спросил, можно ли присесть. Уоллес дал соизволение. Блюм подтянул к очагу один из стульев и сел, в молчании отогревая руки.

Надежно укрыв автомобили, в дом вошли трое остальных – впереди Райбер с ящиком виски для хозяина. Уоллес раскрыл его на столе и проверил, запечатаны ли пробки, после чего унес ящик и припрятал в одной из своих надворных построек.

Из кармана пальто Конлон вытащил бутылку и вопросительно поднял перед Тенделлом.

– Можешь вычесть из моей доли, – предложил он.

– Ничего, эта на мне, – сказал Тенделл.

Отыскали кружки. Тенделл дал себе плеснуть буквально на глоток. Блюм и вовсе отказался, вяло отмахнувшись. Возвратился со двора Уоллес, но к распитию не примкнул. Тендел вообще с трудом припоминал, чтобы старик когда-либо даже нюхал алкоголь. Остальные четверо подняли друг за друга кружки и, не чокаясь, выпили. Тенделл помог Уоллесу расставить миски для тушенки и положил на стол ложки.

– У Соломонова человека имя-то есть? – тихо произнес Уоллес.

– Блюм, – ответил Тенделл.

– Морда-Блюм, что ли?

– Угу. А ты ж в курсе, да?

– О нем много кто слышал. Только хорошего мало.

Тенделл спорить не стал. Уоллес пошел на улицу отпузыриться, как будто знакомство с личностью Морды-Блюма вызвало в нем неодолимое желание справить нужду.

* * *

Уоллес водрузил на стол бокастый котелок с тушенкой – в основном картошка и овощи, с вкраплением сероватых кусочков мяса. Зато хлеб был свежеиспеченный, теплый и ноздреватый.