Она была одета в лимонный свитер с белой юбкой до колен, обута в мягкие сандалии.

Спустя секунду она обернулась и уставилась на непрошеного гостя. Он оцепенел. Губы сложились в слово, и он произнес ее имя, но она его не услышала.

Нет, изумленно подумал он, такого не может быть.

Это была она и вместе с тем – нет.

Он видел лицо женщины – но не той, что умерла год назад и черты которой были отягощены старостью и разрушены недугом (от болезни волосы ее истончились и побелели как снег, а тело усохло и стало похожим на птичье, особенно в самые последние месяцы). Нет, он смотрел на лицо той, другой, что жила под этим именем в прошлом. Это была его жена, пребывающая в цветущей поре молодости – еще до того, как родились их дети. Она, его любимая и единственная, но только от силы лет тридцати – и не более.

Он был поистине ошеломлен ее красотой. Он любил ее всегда, всегда считал красивой, даже в страшные предсмертные часы, но фотографии и воспоминания не шли ни в какое сравнение с девушкой, которая впервые очаровала его и которой он отдал свое сердце и душу. Ни к кому из женщин он никогда не испытывал такой страсти – ни до, ни после.

Она сделала шаг в его сторону.

Он вновь произнес ее имя, но опять без ответа. Когда она подошла к ванной, он посторонился и, сделав пируэт, разминулся с ней, пропустив ее внутрь, а сам оставшись снаружи. В следующую секунду дверь перед его носом захлопнулась, и он услышал шорох снимаемой одежды. Несмотря на замешательство, он принялся что-то невнятно напевать – так он обычно поступал в минуты смятения или отвлеченности. Пока он спал, мир, похоже, опять трансформировался, и теперь он едва ли сознавал в нем свое место.

Раздался глухой шум унитаза, а затем дверь распахнулась и на пороге появилась она, мурлыча тот же самый мотивчик. Ну и ну.

Она меня не видит, но может ли она меня слышать? – подумал он. Она не откликнулась на звук своего имени, однако стала петь одновременно с ним. Но, вероятно, это совпадение. В конце концов, они оба любили эту песенку, поэтому нет ничего удивительного в том, что, находясь в уютном уединении, она может тихонько ее напевать.

Но он никогда не видел ее в одиночестве. Иногда, разумеется, она ненадолго забывала о его присутствии, и тогда он мог наблюдать, как она раскрепощенно движется, преодолевая будничные ритмы своего дня, но такие моменты быстро заканчивались, а волшебство развеивалось, стоило ей заметить его персону. Да и он сам порой отвлекался и сосредотачивался на всяких псевдоважных делах. Сейчас трудно вспомнить, чем он тогда вообще занимался. Ради нее он бы с легкостью пожертвовал десятком подобных дел – нет, сотней, тысячей! – ради астрономической минуты, проведенной с ней. Так уж, видно, устроен человеческий ум. Он делает нас мудрее, но, увы, лишь задним числом. С настоящим это никак не соотносится.