Глаза его метали молнии, ноздри жутко раздувались, волосы, что стояли дыбом, ходили ходуном – казалось, старик сейчас лопнет от негодования. Слушая это, у Мура в душе росло все больше чувства брезгливости и ничтожности по отношению к этому человеку. Детектив, сделав глубокий вдох, прервал поток излияний Альберта, сказав:
– Я понял это совсем недавно, когда события прошлого и мои чувства немного поутихли, но Чарли можно оправдать в его поступках по отношению ко мне. Поступив в академию, я получил слишком много внимания и похвалы, и невольно загордился собой. Вы внушали мне чувство превосходства – руководство по жизни, по которому сами и живете, и я стал пренебрегать его дружбой, хотя он был единственным человеком, чья семья меня приняла, как родного, когда я жил в приюте. Я так был ослеплен собой, и часто унижал его перед своими новыми друзьями, совершенно позабыв, кто на самом деле мне верный товарищ. А зная его характер, неудивительно, что он мне отомстил – скорее не от ненависти, а от обиды. Я сам в этом виноват, но на ваших плечах тоже лежит вина, ведь вы были мне наставником, а я был слишком глуп и невежествен, чтобы даже помыслить наперекор вам. Вы поощряли во мне гордыню. Так что сейчас, я возращу ему долг, ведь он мне недавно помог, хотя и не должен был. Да он виноват, и он поступил мерзко по отношению к покойному наследнику, но десять лет это слишком много для такого проступка.
Мур закончил свое раскаяние, и, не дожидаясь ответа, направился к выходу. Вслед ему еще долго сыпались угрозы и проклятия старика. Скрипучий, простуженный голос громыхал, словно гром, так, будто надеясь, что вмиг небеса разверзнуться и на детектива обрушиться заслуженная кара. Все казалось еще более мрачным в академии – лампы стали более зловещими, а фальшивые улыбки преподавателей на портретах теперь казались глумливыми ухмылками.
Но Лисц, при всем при этом сохранял хладнокровие, и когда он вышел на свежий морозный воздух, ему отчего-то стало легче на душе.
2.
2.Тюрьма Лунсанна была самой величественной и устрашающей крепостью во всем городе, больше походившая на старинный замок, который не представляло возможным осадить. Даже неприступные высотки самого Джеса Оксфольта значительно уступали ей по мрачности и не гостеприимству. Ее высокие и надменные стены из черного камня нависали томной и тяжелой тучей над Бархатным лесом, что расстилался с юга. С севера стены тюрьмы омывало Холодное море, с каждым годом все глубже оттачивая черный камень, так и норовя забраться соленой водой в самую глубь. Злой, безжалостный ветер дул с вод, подгоняя белую сухую насыпь, которая еще пару дней назад была пушистым снегом.