— В разнице веса клинков? Нет, не вижу.

— И возьмете другую рапиру?

— Я привык к этой.

Дон Фернан засмеялся:

— Ах, сеньор Пераль! Вы, дворянин по воле случая, в тысячу раз больше рыцарь, чем я, гранд Эскалоны! У вас все из железа: взгляды, принципы, добродетели. Вы не умеете меняться. Перемены, даже ради явной выгоды — для вас это в первую очередь предательство. Вам никогда не победить меня. И знаете, почему? Однажды я выяснил, что можно менять все, что угодно. Руки, например. Берешь старые руки, выбрасываешь на помойку, меняешь на новые… Если очень захотеть, сеньор Пераль, можно изменить все. Вот мой опыт, с которым вам не справиться.

— У каждого свой опыт, — маэстро пожал плечами. — Я, например, выяснил обратное. И ничуть не жалею.

— Что именно?

— Если очень захотеть, можно не изменять. Ни себе, ни другим.

За лесом блестела река, скованная льдом.

IV

— К чертовой матери!

Домофон захрипел, размышляя, и уточнил:

— В задницу!

— Я… — начал было Пшедерецкий.

— Изыди! У меня выходной!

— Вы…

— Может человек расслабиться в выходной?

— Может, — согласился Пшедерецкий.

Профессор Штильнер жил в частном доме рядом с водохранилищем. Район тут был, судя по дизайну особняков, престижный, но странный. Со своими тараканами, сказал бы Луис Пераль. Летать запрещалось, скорость наземной езды жестко ограничивалась. Внешняя блокировка управления машиной избавляла водителей, желающих газануть, от необходимости платить штрафы, а усачей из конного патруля — от безнадежной погони за нарушителями. Минут сорок, если не больше, «Кримильдо» уныло тащился за мотосанями, как юный внук за престарелой бабушкой. Под колесами грохотала брусчатка — спуск, выложенный тесаным булыжником, вызвал у маэстро ностальгию по родной Эскалоне. На каждом повороте, сияя небесно-голубым окрасом, к домам жались стайки мусорных баков — бокастых великанов с откинутой крышкой. Тоже голос родины — в последнее время Диего привык к компактным утилизаторам. Наконец сани свернули в край контрастов: вдоль разбитой грунтовки — обледенелой, горбатой, сплошь в выбоинах и колдобинах — укрывшись от грязи мира за монументальными заборами, стояли помпезные особняки в три-четыре этажа. Стояли они большей частью по одну сторону, потому что по другую начинался дикий склон, заросший кустарником и чахлыми деревцами. Навернись, дружок, и будешь, ломая ветки, кувыркаться до самого водохранилища.