Еще один день марша на Сумеречный Трон миновал, и НПС занялись привычным делом по обустройству лагеря на ночь. Райли сидела у костра и смотрела на огонь. Неутомимая пляска оранжевых и красных языков пламени успокаивала. В последнее время ее душа редко пребывала в состоянии мира и покоя, и это одиночество у походного костра было необыкновенно приятно.
Еще один день марша на Сумеречный Трон миновал, и НПС занялись привычным делом по обустройству лагеря на ночь. Райли сидела у костра и смотрела на огонь. Неутомимая пляска оранжевых и красных языков пламени успокаивала. В последнее время ее душа редко пребывала в состоянии мира и покоя, и это одиночество у походного костра было необыкновенно приятно.
Тяжелая рука легла на ее плечо, нарушив умиротворенное созерцание. Алексион смотрел на нее с высоты своего роста.
Тяжелая рука легла на ее плечо, нарушив умиротворенное созерцание. Алексион смотрел на нее с высоты своего роста.
— Я пошел в палатку разлогиниться на ночь. Оставайся здесь до моего возвращения. Если, конечно, не хочешь присоединиться ко мне, — плотоядная ухмылка растянула его губы, а холодные глаза, казалось, раздевают Райли.
— Я пошел в палатку разлогиниться на ночь. Оставайся здесь до моего возвращения. Если, конечно, не хочешь присоединиться ко мне, — плотоядная ухмылка растянула его губы, а холодные глаза, казалось, раздевают Райли.
Она вздрогнула и снова уставилась в огонь, стараясь справиться с приступом тошноты.
Она вздрогнула и снова уставилась в огонь, стараясь справиться с приступом тошноты.
— Мне и здесь хорошо, — произнесла она нарочито безразличным тоном.
— Мне и здесь хорошо, — произнесла она нарочито безразличным тоном.
— Отлично. Держись подальше от кухонной палатки НПС: они как раз распечатали бочку с пивом, — смеясь собственному остроумию, Алексион ушел в палатку.
— Отлично. Держись подальше от кухонной палатки НПС: они как раз распечатали бочку с пивом, — смеясь собственному остроумию, Алексион ушел в палатку.
Даже разговор с Алексионом был ей физически неприятен. Чувствуя, как слезы подступают к глазам, она сделала несколько глубоких вдохов, надеясь успокоиться, но бессильная злость душила ее, не давая вернуться к прежнему состоянию.
Даже разговор с Алексионом был ей физически неприятен. Чувствуя, как слезы подступают к глазам, она сделала несколько глубоких вдохов, надеясь успокоиться, но бессильная злость душила ее, не давая вернуться к прежнему состоянию.
— Что же он за скотина такая?! Как вообще можно быть такой сволочью?!
— Что же он за скотина такая?! Как вообще можно быть такой сволочью?!