Издав воинственный клич, Никлас бросился вперед. Размахивая саблей, он вскочил на стол, пробежался по нему, разбрасывая ногами остатки посуды, и прыгнул на незнакомца. Тот отшатнулся в сторону, уворачиваясь от рубящего удара, грозившего развалить его на две части. Никлас спрыгнул на пол, и снова атаковал врага, заставляя его пятиться прочь от сидящего на полу Томаса.

Фехтовал охотник не так блестяще, как дрался на кулачках, но его ярость вполне возмещала недостаток умения. Без всякого изящества он рубил и колол противника, пытаясь нанести ему смертельную рану. Но незнакомец оказался весьма прыток — отступая, он уворачивался от ударов саблей. Он то пригибался, уходя от размашистого удара, то поворачивался всем телом, уворачиваясь от очередного выпада, но — отступал. Его черный плащ покрылся рваными дырами от ударов клинка Ника, цилиндр слетел, обнажив небольшую голову с коротко стриженными черными волосами, блестевшими так, словно были смазаны гелем, — но это было все, чего достиг охотник за головами. Незнакомец казался неуязвимым, он все уворачивался и отступал, пока не уперся спиной в стену комнаты — прямо между книжным шкафом и гостевым диваном.

Запыхавшийся Никлас коротко вскрикнул и рванулся в атаку — он взмахнул клинком, чуть не отрубил вскинутую руку противника, а потом, выполнив финт, с размаха вогнал клинок в грудь противнику, да так, что старое лезвие проткнуло его насквозь и с глухим стуком вошло в стену.

Ник разжал ладонь и отскочил назад, оставив свое оружие в груди противника, пришпиленного к стене. Тяжело дыша, он отступил на шаг, разглядывая дело рук своих, а Томас, оправившийся от удара, поднялся на колени, не отрывая взгляда от врага.

Отсветы камина раскрасили его бледное худое лицо алыми красками, превратив его в застывшую маску цвета старой крови. Теперь, когда он застыл на месте, Томас смог хорошенько рассмотреть врага. Узкий лоб под короткой челкой, глубоко запавшие темные глаза, торчащие скулы впалые щеки и острый подбородок… Враг выглядел страдающим от недоедания подростком, но его вид не вызывал у Томаса жалости — нет, наоборот, он чувствовал отвращение к этому типу, как к мерзкому насекомому. Острый взгляд этого негодяя был устремлен на Ника, стоявшего напротив.

Томас, осторожно поднявшийся на ноги, увидел, как незнакомец медленно опустил голову, разглядывая клинок, пронзивший его грудь. На его лице, вопреки ожиданиям Маккензи, не было гримасы боли — скорее выражение легкого недоумения.

— Ник, — хрипло позвал Томас, чувствуя, как волосы на голове становятся дыбом. — Никлас!