- С матушкой уедет. Все знают, что она свою Гражинку ни на секунду оставить не способна. А потом… потом вдруг решат не возвращаться… тоже не диво… скажем, где-нибудь под Познаньском устроятся… или еще где…

- Но…

- Никто ни о чем не узнает, - она погладила мужа по щеке. – Поверь мне… и иди… скоро тебе отправляться… не забудь, мы им нужны куда больше, чем они нам… и если станут торговаться – уходи.

- С девкой?

Панна Белялинска поцеловала супруга в сухую щеку.

…а ведь истощал.

…и спит беспокойно…

…надо бы в бумаги глянуть, когда договор страхования истекает, нехорошо получится, если помрет без пользы… или же на новом договоре… преподозрительно…

Но сперва она закончила туалет.

И глянула на часы: четверть одиннадцатого. В доме тишина. Старуха, похоже, опять закрылась в опустевшей кладовке, закопалась в лохмотья и дремлет. Девочки… чем бы ни занимались, матери мешать не станут. Супруг?

Панна Белялинска очень надеялась, что у него хватит совести сделать хотя бы ту малость, которую не требовала вовсе никаких усилий.

Почти не требовала.

В половине двенадцатого, вполне удовлетворенная жизнью – договор о страховании отыскался и до окончания его оставалось без малого пять лет – панна Белялинска спустилась.

В половине первого бросила извозчику пару медней. Этот хам еще скривился, небось, ждал от хорошо одетой дамы неопределенного возрасту сребень, не меньше, но скромным вдовам не до шику. Панна Белялинска обошла лужу.

Вдохнула сыроватый воздух. Мило улыбнулась дворнику, который все одно не запомнит ее лица, пусть и уверен ныне, что знает жиличку из тринадцатой квартиры распрекрасно.

Она вошла в парадную и поднялась по лестнице.

Открыла дверь тяжелым ключом. Замок был тугой, а петли издавали премерзейший скрип, но панна Белялинска готова была смиренно вынести это неудобство.

Она скинула плащ.

Пригладила волосы, собранные в банальнейший куколь. Покусала губы, ибо нынешняя бледность пусть и всецело соответствовала роли, но все ж раздражала даму.

Бросила взгляд на часики – пора бы уже… и в дверь позвонили.