* * *
Я очнулся внутри непроницаемой слепой темноты. Голова была как шар, туго надутый болью. Шар этот болтался на обмякшей шее, которая тоже болела. И грудь тоже болела, как после тупого удара, и саднили запястья, но сильнее всего болели плечи — так, словно их вывернули на дыбе. Странно, но боль эта казалась знакомой — не по личному опыту, а как будто по чьим-то рассказам, или, может быть, жалобам. Я подумал немного, вспомнил, кто мог жаловаться на похожее, и попробовал пошевелить руками. Послышалось тихое звяканье и запястья обожгло резкой болью. Все верно: так сводит плечи, когда руки долгое время скованы наручниками за спиной.
Вслед за болью вместе с сознанием приходили новые чувства и ощущения: жесткое сидение стула, твердая деревянная спинка, за которую были заведены мои руки, запах армейской кожи, оружейной смазки и старой мебели, пропитанной насквозь куревом и казенной пылью. Я по-прежнему ничего не видел и уже подумал было, что лишился зрения после страшного падения вместе с "Запорожцем" в кювет, но потом понял, что просто смотрю изнутри в закрытые веки.
Я открыл глаза.
Стул стоял посередине большого квадратного кабинета. Высокий потолок едва белел в густом полумраке. Узкие окна плотно зашторены толстыми портьерами грязно-зеленого цвета. Голые неровные стены, расходящиеся под каким-то неправильным, ассиметричным углом, оштукатурены от потолка до середины, а от середины и до дощатого неопрятного пола покрыты свинцово-серой краской, на которой единственным ярким пятном выделялся небольшой плакат: вылезшая из буржуазного белого манжета костистая багровая лапа с заостренными когтями тянется к рукояти пистолета, торчащей из беспечно расстегнутой кобуры.
Напротив меня поперек кабинета возвышался громоздкий, как саркофаг, письменный стол, покрытый потертым зеленым коленкором. Карболитовая настольная лампа ярко освещала простую картонную папку, на обложке которой крупно и без затей было выведено "АДАМОВ", тяжелый черный телефон с массивной трубкой, лежащей на высоких рычагах, безобразно перепачканную чернильницу, из которой торчало стальное перо, покрытое пятнами пресс-папье, несколько остро отточенных красных карандашей, пачку "Казбека", переполненную пепельницу и внушительного вида кулак, сжимающий стакан в подстаканнике с отчеканенным глухарем. Кулак медленно приподнялся, и навстречу ему из полумрака за пределами светового круга выдвинулась похожая на суровую маску вытянутая физиономия: черные густые брови на мощных насупленных дугах, под которыми недобро поблескивали прищуренные глаза, волевой подбородок с ямочкой и упрямо сжатые губы. За лицом выступили очертания могучей широкоплечей фигуры, облаченной в синий открытый китель, на отложном воротничке которого краснели краповые петлицы с тремя золотыми звездами.