Тихий звук привлек ее внимание. Черт. Она забыла про Томаса. Если ей и повезло бы с Морландом, на сцену бы тогда вышел Томас и покончил с ней.

– Итак… что у вас с матерью? Вы же по большому счету убиваете ее уже на протяжении многих лет. Вы вините ее в том, что у вас не было отца?

Морланд притих. Он подошел, чтобы еще раз посмотреть на нее. Но все еще был достаточно далеко, чтобы можно было нанести ему какой-либо вред.

Взгляд его темно-голубых глаз стал пугающе-бесстрастным.

– У меня был отец, мисс Донован.

Было тяжело смотреть в его бездушные глаза. Лихорадочная дрожь пробежала по ее спине.

– Я думала, ваш дед отправил его в Индию.

– Удачная выдумка.

– Но он… – Кендра резко вздохнула, начиная понимать уродливую правду. Она закрыла глаза, ей было стыдно, что она упустила такие важные детали. Детали, которые были у нее под носом.

– Адонис. – Она снова открыла глаза. – Она называла вас Адонисом. А себя называла Миррой…

Морланд смотрел на нее, не моргая, как акула.

– Мой отец увлекался греческой мифологией. Как и моя мать.

– Боже мой. – Кендра вспомнила расписную фреску на потолке фойе в Тинли Парк. Она изображала, как теперь поняла Кендра, историю Мирры, которая превратилась в мирровое дерево после того, как вступила в кровосмесительные отношения со своим отцом, царем Киниром. Спустя девять месяцев из дерева родился Адонис.

– Она иногда путает меня с отцом. – Морланд произнес это, чтобы объяснить спутанные речи своей матери. Ребекка говорила ей о том, как покойный граф нянчился с ним, так ему нравилось их внешнее сходство.

– Ваша мать ни с кем не сбегала. Не было никакого пехотинца.

– Им пришлось выдумать эту историю, когда она забеременела. Их обоих бы подвергли остракизму, если бы все узнали правду. – Его губы искривились, бесстрастность во взгляде сменилась яростным блеском. – Это общество, со всеми его чертовыми правилами, которое оно изобретает, чтобы подчинить человека, чтобы заставить его не быть самим собой.

– Почему вы ненавидите свою мать?