– Лучше не рисковать.

Прежде чем кто-нибудь успел удержать его, он обрушил страшный удар на маятник и шестерёнки часов. Во все стороны полетели пружины, колёсики и винтики, а Джим еле успел отпрыгнуть, всё ещё удерживая в руках конец маятника, как сломанную ветку.

Окутанный пыльным облаком, Пасьянс нанёс три сокрушительных удара по механизму, а потом отступил с чувством выполненного долга.

«Один…» – прохрипел металлический голос из груды обломков. Что-то зажужжало, но, когда великан вновь замахнулся для удара, голос замолк, и то, что могло бы произойти дальше (что бы это ни было), не произошло.

– Неотёсанная деревенщина! – возмутилась лампа.

– Это могло плохо кончиться. – Джим наконец выпустил из рук маятник.

Пип наклонился к Фурии и прошептал:

– Экслибр не всегда думает, прежде чем делать.

– Больше ничего не трогай, – попросила Фурия, обращаясь к солдату, – хорошо?

Великан сконфуженно пробурчал что-то.

– Я полагаю, если бы отсчёт дошёл до нуля, механизм пробудился бы к жизни, – заметила лампа. – Вероятно, в итоге всё вышло наилучшим образом: кто же захочет воскресать из мёртвых без корпуса?

Фурия и Джим переглянулись, когда со всех сторон вдруг послышались скрипы, скрежет и шорохи. Проржавевшие аппараты впервые за несколько десятилетий пришли в движение. Старые шестерёнки завертелись, сметая обрывки паутины и выпуская клубы пыли. Словно спящая красавица, мастерская пробуждалась от своего заколдованного многолетнего сна. Часто в этой механической какофонии слышался хлопок – это лопался истлевший ремень – или раздавался звон – это разлетались в стороны проржавевшие пружины. Отовсюду слышались неуверенные металлические голоса, ведшие обратный отсчёт: некоторые – от десяти, некоторые – от ста, а некоторые – откуда-то с середины сотни.

– О нет! Они сейчас все словно с ума сошли и мелют всякую чушь, – пожаловалась лампа.

Пасьянс беспомощно стоял, держа в руках отодранную спинку стула и переводя взгляд с одного механизма на другой.

– Это я натворил?

– Возможно, – мрачно ответил Джим.

Верзила набрал было воздуха в грудь, чтобы заявить о своей невиновности, но вскоре механизмы мало-помалу стали замолкать. Последние голоса затихли: один досчитал до девяти, другой до шести, третий продержался до двух.

Помедлив, лампа повернулась абажуром к потолку:

– Ну, что я говорила? Сплошные калеки. Ничего живее несмазанных часов с кукушкой вы здесь не найдёте. Аппараты без души, чести и…

– Хватит! – прервала её Фурия. – Расскажи нам лучше, как получилось, что мастерскую так внезапно забросили.