– Способ установить, прав кто-то или неправ.
– Прав – это когда ты ведешь себя правильно. А неправ – наоборот.
Артюр вздохнул. Еще в пирамиде ему было очень трудно общаться с муравьями: приходилось то и дело заново определять слова.
– Загвоздка в том, – пояснила Жюли, – что у муравьев отсутствует нравственное сознание, и они не понимают, что такое хорошо и что такое плохо, не говоря уже о таком понятии, как правосудие. Следовательно, муравьи, лишенные нравственного сознания, не могут нести ответственность за свои поступки. А значит, их надо выпустить на волю.
Судья и члены суда принялись о чем-то перешептываться. По всей очевидности, предметом их спора была ответственность животных перед законом. Они с превеликой радостью избавились бы от этих букашек, вернув их обратно в лес, но, с другой стороны, в жизни у них было не так уж много развлечений, да и журналисты посещали и освещали заседания фонтенблоского суда нечасто. В кои-то веки их имена должны были упомянуть в прессе…
Тут встал генеральный адвокат.
– Не все животные настолько безнравственны, как вы утверждаете, – заявил он. – Известно, например, что у львов существует запрет пожирать обезьян. Льва, сожравшего обезьяну, изгоняют из стаи – чем же вы объясните подобное поведение, если не так называемой «львиной моралью»?
Максимилиан вспомнил, как самки гуппи у него в аквариуме сперва метали икру, а после гонялись за мальками и пожирали их. Помнил он и другую картину: как щенки пытались совокупляться с породившими их суками. Каннибализм, кровосмешение, убийство собственного потомства… «Жюли и тут права, а генеральный адвокат ошибается, – подумал он. – У животных нет никакой морали. Они не моральны и не аморальны: им чуждо и то, и другое. Они не понимают, что делают что-то плохое. Поэтому их и надо уничтожать».
Механический «Розеттский камень» снова затрещал.
Генеральный адвокат подошел к пробирке. Заметив, должно быть, громадную фигуру, муравей изрек: