…пока я, как вы и просили, занят тем, чтобы наша станция казалась огромной и практически бессердечной империи ценной, но не слишком, вам придется прощать мое продолжительное отсутствие; как только обстановка успокоится, я обязательно и с удовольствием проведу дома долгий и заслуженный отпуск, но прямо сейчас невозможно представить, чтобы я мог по меньшей мере на четыре месяца оставить без присмотра постоянное развитие политических событий при тейкскалаанском дворе. Простите меня за задержку. Помните, что если вам лично потребуется связаться со мной через частные каналы…

Из состояния на краю сознания Махит пробудил первый блокпост между Беллтауном-Шесть и министерством информации во Дворце-Восток. Больше всего на свете хотелось погрузиться обратно в серую тишину за веками, и до этого момента – в идеальные пятнадцать-двадцать минут – никто, ни Три Саргасс, ни водитель, ни даже Искандр в разуме не пытались ее растормошить. Это мигом изменили голоса и огни на блокпосте.

Она выпрямилась моргая. Машина замедлилась до остановки, водитель опустил окно. Снаружи светлело, небо казалось кляксой серо-розового цвета – и откуда-то тянуло дымом, едким…

Тихие голоса. Водитель что-то сделал в своей облачной привязке, спроецировал опознавательный код. Тот, кто был снаружи, ответил:

– По этому разрешению мы пропустить можем, но вам вряд ли самим захочется. Они идут маршем от космопорта, а навстречу маршируют граждане. Вам туда правда не захочется.

«Еще как захочется», – подумала Махит и сама не поняла, ее это мысль или Искандра.

– Еще как захочется, – сказала Три Саргасс. – У меня жизненно важная информация для моего министерства. Сэр.

Водитель выразительно пожал плечами, словно говорил: «Мое дело маленькое». Через открытое окно Махит услышала тихий бум, словно где-то совсем недалеко сдетонировала бомба.

(… продырявленный шрапнелью Пятнадцать Двигатель, кровь хлещет изо рта, кровь, как слезы, сбегает по лицу Махит, и этот грохот, полый грохот взрыва…)

Она с трудом сглотнула. Окно поднялось обратно. Они продолжили движение. Изнутри машины трудно было разглядеть, где они едут; весь звук приглушался, окна затемнились для конфиденциальности. Ей то и дело казалось, что она слышит новый грохот, чувствует ударные волны от взрыва бомб.

– А вы знали, – она обнаружила, что говорит вслух, громко, хрупко и непроизвольно, – что самое худшее на Лселе, просто хуже не бывает, – это пожар – огонь поедает кислород – огонь разрастается – каждый второй день проходят учения с огнетушителями, тренировки начинаются с двух-трех лет возраста, когда уже хватает сил поднять огнетушитель, и если пожар – это плохо, то взрывчатка еще хуже.