– Резонный вопрос! Высшие материи вам не понять – поэтому отвечу просто: вы всегда были мне симпатичны. Да, ранее я это скрывал – были свои причины. К тому же, прежний Курфюрст был сторонником паритета, системы сдержек и противовесов – вот я и играл свою роль. А сейчас – скинул маску.

Но давайте поговорим обо всем после. Вам нужно выспаться, отойти от потрясений. Отдохните, а затем – ступайте володеть миром. Очень многое предстоит совершить. Вместе мы установим Царствие Божие на Земле. И не забудьте сообщить Иненне, что она – Королева!

Дункан, покачиваясь и шаркая ногами, выходит из Тронной Залы. Он полностью сломлен: снаружи – человеческая оболочка, внутри – пустота. Сегодняшняя ночь высосала из него жизнь – и не говорите, что это я приложил к злодеянию руку. Нет, это был его собственный выбор!

Что ж, теперь – о насущном. Читатель, тебя я уважаю больше, нежели ничтожного Клаваретта – поэтому дам честный ответ на его глупый вопрос.

Почему я сделал его Курфюрстом? Естественно, не потому, что он мне «симпатичен» – ибо не может букашка вызывать симпатию у духа, высшего существа. Почему же тогда? А ты сам не догадался? Все просто! Отныне у меня такая власть, какой не было никогда прежде. Зачем становиться Принцепсом, коли можно управлять Государем? Я – в его сердце, страхах, помыслах и желаниях. Мне претит первая роль: к чему она, если можно скрываться в тени, дергая Дункана, словно марионетку?

Прежний Курфюрст, при всех его изъянах, был личностью, человеком. Порой он проявлял самостоятельность и щепетильность, спорил со мной, сопротивлялся, не поддавался обману и манипуляции. По большому счету, я всего лишь раз продавил свою волю – в случае с казнью Ноэля Майтреа. Да, это было самое важное событие в судьбе Города, пустившее его историю в нужное мне русло. Однако повторю – более мне похвастаться нечем! А к концу жизни Курфюрст и вовсе отпал от меня, разумом своим, душой обратившись к Великому Архитектору. Нестерпимо! За это предательство он и поплатился – а вовсе не за то, что предпочел мне Дункана Клаваретта.

В общем, у Лая Иокасто всегда был внутренний стержень; за это я его уважал и уважаю, пусть и посмертно. Он никогда не был моей куклой. А ты, Дункан, – будешь! С сего утра ты – лишь послушное орудие в моих царских руках. Жестокие удары судьбы, волны народного гнева, внешние невзгоды – все это будет бить по тебе, тогда как я, сокрытый от чужих глаз, с упоением извиваясь во тьме, буду просто и бесхитростно править.

Ты еще не понял, дорогой Клаваретт, но отныне и до самой твоей смерти: моя мысль – твое слово, моя воля – священный закон.