– Внимай, юноша! Уверен, ты умеешь верифицировать документы. Канцелярская крыса! Печать, водяные знаки, подпись Лая Иокасто, двуглавая змея, герб – все как полагается. Это подлинник. И доказательство моей непричастности к убийству. Успокоился?

Капитан в замешательстве смотрит на пропитанное кровью завещание Государя. Собирается с мыслями, возвращает меч в ножны.

– Я чувствую, здесь не все чисто! Но пока подчиняюсь – не из страха, нет, а скорее из уважения. Не к тебе, Дункан – я имею в виду уважение к вам, господин Урсус. И даю слово – даже если ты станешь правителем, Клаваретт, я не остановлюсь, проведу расследование и докажу, что это ты убил Курфюрста и Лисаветта.

Дункан высокомерно машет рукой.

– Делай, что тебе вздумается! Укусы комаров меня не тревожат.

А теперь пришло время завершить начатое, как бы тяжело это ни было:

– Капитан Радамес, дворцовая стража, преторианцы! Как видите, ситуация сложная, неоднозначная… Мы на перепутье. Однако, на мой взгляд, следует во что бы то ни стало исполнить последнюю волю Курфюрста – провозгласить Дункана Правителем Вечного Города. Это наш долг – прошу присягнуть новому Государю.

– Как скажете, Первый Советник!

Гвардейцы присягают понуро, вразнобой, почти шепотом. Совсем не так пылко и рьяно, как мне представлялось в мечтах, когда час назад я стоял возле двери, готовясь войти (а точнее, торжественно вползти) в Тронную залу. Ни восхищения, ни экзальтации. Оно и понятно – чудовище на престоле.

Что-то насвистывая себе под нос, Дункан снисходительно улыбается. Никаких сомнений, грусти, раскаяния, сожалений… Абсолютная эмоциональная пустота! Может, это маска? Помешательство, посттравматический шок? Вряд ли! Все банально и просто: для него ночь убийства обратилась в маленькую ночную серенаду. Eine kleine Nachtmusik – ничего больше.

– Радамес, еще один момент! – Я отвожу взгляд от Дункана. – Очень важно: увековечьте имя Лисаветта в пантеоне наших героев.

– Всенепременно, ваше превосходительство! Это верное и великодушное решение! – Капитан почтительно кланяется. Распрямившись и едва уловимо указывая на Дункана, он запальчиво, с ненавистью цедит сквозь зубы: – Да отсохнет рука и сгниет сердце того, кто лишил его жизни!

Сзади, крадучись, к капитану приближается взволнованный преторианец – один из тех, кто до сего момента нес караул у парадного входа. Что-то страстно и сбивчиво шепчет на ухо. Глаза Радамеса загораются лихорадочным блеском.

– Это точно? Вы уверены? Не ошиблись? – Слегка смешавшись, гвардеец обреченно кивает. – Немыслимо!