– Как ты? – спросил Марк.

– Нормально, – ответила Ворониха. – Почему ты бежишь от нас?

– Потому что это не правильно! Так быть не должно! – горячо шептал Марк.

– Глупости это, мальчик мой. Глупости. Мы полюбили тебя. А ты – нас.

– Нет! – закричал Марк, вырываясь. – Так нельзя! Вы – больные! Я не всеядный, как твой муж!

– Никто тебя и не заставляет любить его. Люби меня. И его, через меня.

– Больные ублюдки! – рычал Марк, тщетно пытаясь разорвать гибкий, но крепкий захват рук, а теперь и – ног, Воронихи. – Ты – замужняя женщина! Беременная! Что вы пристали ко мне! Отпусти! Похотливая самка собаки!

Но Полог Молчания надежно отрезал их крики и стоны от лагеря.

Минуты тоскливого ожидания слились в часы. Отобранные в боевые группы воины и маги сидели на коврах, нервничали. Пили взвар, что подносили освобожденные из полона Змей женщины. Они тоже приняли правило князя, что работают все. У них и выбора не было. Они не только обязаны были Белому – своему освобождению, но и были его вассалами – еще до плена.

Сам Белый сидел рядом с Ястребом, они негромко переговаривались. И тоже нервничали.

Смурной Марк сидел поодаль, искоса посматривая на сумасшедших молодоженов, готовый бежать от них при их приближении. Зная это, чумные косились на него, посмеиваясь. Ворониха посылала ему воздушные поцелуи.

Кузнецы сидели отдельно и тоже гундели о своем, кузнечном. Мастер Ним не шел в этот бой. Потому частично снял броню. А вот Молот и Камень были во всеоружии и – бронно.

Увидев скачущего Корня, многие вскочили на ноги и схватили оружие.

– Там! – закричал Корень, задыхаясь, жадно припав к горлышку бурдюка, что протянул ему Белый. – Там! Что-то! Кто-то! Страшный!

– Даже тебе? – Белый посмотрел на Агронома, махнул рукой.

Мальчишки конюхи подвели коней. Вся ударная группа вылетела из лагеря, Зуб строил свою сотню. Госш – своих Безликих.

По Пустоше уныло брел человек. Завернутый во много слоев такого рванья, что по его виду уже невозможно было догадаться, чем были эти истлевшие тряпки раньше. Человек этот был высок, выше командира, может быть, ростом с Деда, но, ссутулившись, едва переставляя ноги, тащил за собой по растрескавшейся корке свой посох в левой руке. Правая – безвольно висела вдоль тела, скрытая рубищами.

Люди переглянулись между собой. Но смеяться и попрекать Корня никто не спешил. Чуть припоздавший Марк, только завидя этого нищего, воскликнул:

– Вай-ояай! Невероятно! Не может быть!