— Ладно, ч-черт… у меня где-то были по ящикам. Поищу. Прибавь свет.

— Конечно, — она покрутила реостат, уткнулась лицом в сгиб локтя. — Поищи…

Я выдвинул ящик архива, копался в папках и думал: вот мрак-то, а если не найду? Тоже ведь — не секс-шоп и не аптека, мог же весь запас расстрелять. Надо было не слушать ее, вот идиот — упустил момент… Ну? Неужели нет… а! Ага! Слава богу Грома! Нашелся! Последний… да, последний — ну, все-таки ты, брат, везучий…

Я вернулся к дивану — и сердце упало прежде всего остального. Она, конечно, не сбежала — куда бы? Просто свернулась — руки-ноги скрещены, голову спрятала…

— Катюша…

Не отозвалась. Тогда я выключил свет совсем и лег. Отступиться? Как бы не так! И я начал все сначала, не заговаривая и не утешая. Просто делал, что умел — раскрывал и искал, нашел и вошел; свое я получил, а что было с нею — не знаю…

Боль не вернулась — я проспал спокойно уж не знаю, до которого часу, — всласть. И сон мне пришел, как будто Катерина — моя жена, и я просто до неприличия во сне гордился тем, что мы с ней делаем… Потом стал просыпаться — наполовину наяву я уже просто признавал, что имел место пересып, а на три четверти — понял, что ее рядом нет, как, в общем-то, и бывает в таких случаях… Она не лежала со мной и даже не на своем постеленном внизу ложе. Одетая, сидела на полу у двери — голова откинута, глаза прикрыты — дремлет? Я осторожно пошевелился — все в порядке. Живем!

— Ты меня выпусти, пожалуйста.

— А? Что?

— Открой дверь. И не притворяйся, что спишь.

— Который час?

— Не знаю. Поздно. Ночь скоро.

— Не сиди на полу. — Я, честно говоря, не понимал, в чем дело. Говорит отрывисто, глядит, прищурясь — злится, что ли? Дверь я запер… это да, но что за демонстрации? — Поужинаем, и…

— Дверь открой мне, будь так любезен.

— Да ладно, ладно…

Я поднялся. В общем, чувствовал себя довольно глупо. Обида вдруг накатила: в самом деле, корчит из себя изнасилованную! Ведь как все было, — и тут меня осенило наконец, как все было. Конечно, она вроде бы согласилась… Я даже одеваться перестал, так и стоял столбом, штаны на полпути… Да только и в мыслях у нее не было делать это со мной. И воображала она себе — голову даю! — любовника этого своего духовного, педика необычайного…

Какие уж тут речи! Какие объяснения! Молча застегнулся, отпер дверь. Она и не попрощалась. Вот и хорошо, подумал я тогда. И к лучшему. Злее буду, а мне надо быть очень злым, чтобы приманить, словить, удержать Квапаля.

Я нашел его не на сцене, как полагал вначале, а среди зрителей, на балконе Колодца. Он не ожидал встречи со мной, конечно. Он ждал Катерину. А мне надо было сказать ему всего два слова. И посмотреть, как он отзовется. Внизу творилось обычное черт-те что: труппа из Киригуа показывала «Ричарда Третьего» на ацтекском языке, актеры рычали и шипели, и Ричарду гораздо больше бы сгодилась шкура ягуара, нежели дотошно смастеренное облачение короля. Помню, что разглядывал Квапаля, как восковую куклу в музее; искал следов вчерашнего побития — но ничего… И все-таки это был он, с кем я схватился на древке, — во всяком случае, тот, кто напугал и заворожил Катерину, — я узнал по голосу.