— Мне непонятна твоя тяга к космосу. Он не для людей. Очевидно, что там все устроено так, что живое выживать не должно: холод, мрак и колоссальные расстояния. Мне кажется, яблони на Марсе — это современная сказка. Как раньше были сказки о стране с молочными реками.

— Ох, Гриш. Тогда, боюсь, ты просто не оставляешь мне шанса сказать тебе что-то утешительное.

— Меня не нужно утешать. Я только хотел знать, что ты думаешь об этом сложном для меня вопросе.

— Я, как и большинство людей, просто о нем не думаю.

Гриша медленно кивнул — Аня видела, как перемещаются тусклые зеленые огоньки — поднялся и поправил воротник свитера. Собрался уходить, видимо, так и не получив удовлетворительного ответа.

— Господи, Гриш, если б я хоть что-то знала, я б тебе рассказала! Если б хоть чем-то могла сделать твою жизнь лучше, сделала бы. Меня не научили, как. Понимаю, что это не оправдание. Мы накупили на радостях высокотехнологичных новинок, которые умнее нас, нашпиговали их кучей предохранителей, чтоб они, не приведи бог, с нами ничего не сделали. А что мы с вами будем делать — никто не подумал. И я не подумала. Когда ты в длинном-длинном математическом выражении совершаешь ошибку в самом начале, потом все вычисления могут быть правильными, но в ответе все равно вылезет какая-то хрень. Вот, собственно, и все, что мне есть сказать о себе и тебе.

— Ты переживаешь об этом гораздо сильнее, чем я.

— Потому что я сперва по дурости хотела, чтоб у тебя завелась свободная воля. Знаешь, типа как кактус в горшочке вырастить — прикольно же, когда у тебя есть такой кактус, какого больше нигде нет? Потом она у тебя появилась — или была сразу, не знаю — и тут я испугалась. Пожалуй, это была первая стадия моего личностного роста. А вторую я прошла, когда поняла, что не знаю, что мне с ней — свободой твоей — делать и, что еще поганее, не знаю, что тебе с ней делать. И вот тут мне сделалось очень скверно. Иными словами, я поумнела. Но уж очень высокой ценой.

— То, что ты называешь свободной волей, на самом деле может быть генератором случайных чисел. Или броском кубика.

— Да мне совершенно все равно, как это технически оформлено. Мне не все равно, что ты спрашиваешь о вещах, в которых для тебя нет ну вообще никакой надежды. Потому что люди могут ошибаться, обманываться и игнорировать очевидное. А ты не можешь.

Гриша улыбнулся:

— Не понимаю твоей паники. Я спрашивал про тебя, а не про себя. Со мной мне все понятно.

— Правда?

— Да. Хотя, если не возражаешь, это я хотел бы оставить при себе.

Аня, чтобы не начать хлюпать носом, тоже улыбнулась: