— Заткнись, Мурзик, — сказал я. — «Киллера» смотреть мешаешь.

Цира молчала.

Мурзик елозил тряпкой по Цире и напевал ей утешительное про то, как на Андарранской буровой один мужик другого суковатым поленом отделал — и то ничего.

А еще раз — это уже на железке, Трансмеждуречье — был на шпалоукладке один лютый убийца, так его невзлюбил один другой лютый убийца, и вот вышла между этими двумя убийцами смертная драка…

Подобных случаев Мурзик знал великое множество.

— Заткнешься ты или нет! — повысил я голос.

Мурзик тяжко вздохнул и замолчал. В тишине раздавался только хруст отрываемых киллером голов и чавканье киллеровых челюстей.

Мурзик отложил тряпку, налил Цире горячего чаю и, взяв девушку за шею, принялся вливать в нее чай. Чай тут же пролился и запачкал беленькую блузку.

— Ой, — сказала Цира.

Мурзик растерялся. Отставил чашку. Сел рядом и некоторое время тупо смотрел в экран.

— Кто тебя, Цирка? — вдруг спросил Мурзик вполголоса, с угрозой. Видно было, что он все это время только и думал, что о цирином обидчике. — Ты нам скажи, а мы уж с господином решим, как быть. Обиду просто так не оставим, не подумай…

Цира громко, зло рассмеялась.

— Кто? Учитель Бэлшуну, вот кто! И ты, Мурзик, его пальцем не тронешь! Не получится! Он тебя в жгут скрутит, прежде чем ты к его дому подойти успеешь! Нет, с учителем Бэлшуну разбираться буду я сама.

— Ты чего… — изумился Мурзик. — Ты думаешь сама с таким здоровым мужиком разобраться?

И скромно посмотрел на свои кулаки.

— Почему он избил тебя? — спросил я.

— Прознал, что я сумела вызвать в тебе Энкиду. Не знаю уж, как прознал. Зависть, Даян, обыкновенная зависть. Он-то сам дальше какого-нибудь банщика и не лазил…

Она вздохнула. Потрогала тонкими пальчиками оплывший глаз.

— Ты, Цира, веко не тронь, — со знанием дела сказал Мурзик. — Не то грязь занесешь. Сперва гноем пойдет, а после на глаз перекинется. Глаз может пленкой зарасти, а то и вовсе гноем взбухнет да и вытечет. У нас так было на руднике…

— Заткнись ты со своим рудником! — плаксиво закричала Цира.