Ицхак ворчал, что я стал работать без души. Я огрызался:

— Тебя никогда не беспокоила моя душа, Изя! Тебя только жопа моя беспокоила!

Ицхак и сам выглядел не лучше. Плоскогрудая стерва все соки из него высосала. В конце концов, я решил, что моего шефа и одноклассника пора спасать. Решение пришло на третий день после того, как я обрел в себе Энкиду, вечером, когда Ицхак в очередной раз плакался мне на судьбу. Я не стал ничего говорить Ицхаку. Просто выслушал его, выпил с ним харранского коньяка и на прощание сжал ему руки. Ицхак ушел.

Мурзик, которого никто не спрашивал, заявил, закрывая за Ицхаком дверь:

— Не иначе, приворотила она его.

Вместо того, чтобы приструнить раба, я вступил с ним в диалог.

— Что ж, к Алкуине его посылать? Или впрямь в прошлую жизнь отправить?

Мурзик пожал плечами.

— Это уж как лучше, господин…

— Я с этой девкой разберусь! — вдруг вскипел я.

Мурзик не удивился. Только сказал тихо:

— Постарайтесь на части ее не порвать, господин. Времена ныне иные. По уголовной отвечать заставят… У нас на руднике был один. Знатного, кстати, рода. Проигрался, говорит, в кости, полез к соседке — телевизор у ней был новый, хороший. Вынести хотел и продать. А соседка возьми и войди неурочно! Он перепугался, стукнул ее чем-то. А она возьми и помри! Его почти сразу повязали, клеймо на лоб — и в рудник, до скончания жизни. Быстро помер, нежный был…

— Фу, — поморщился я. — Тебя, Мурзик, послушаешь — и вообще жить не хочется.

— Это я к тому, чтоб вы поосторожнее, господин, — невозмутимо ответствовал Мурзик. И ушел на кухню кормить кошку.

Плоскогрудую девицу я подстерег у нашего офиса. Она деловито шкандыбала куда-то, колотя в мостовую каблуками.

— Привет, — вывернул я из-за угла. И тут же взял ее под руку.

Она метнула на меня мрачный взгляд, но ничего не сказала. Продолжала топать.

— Торопишься, красавица? — спросил я.

— А ну, пусти! — резко сказала она и вывернулась. Каратистка, вспомнил я запоздало.

— Стой, ты! — рявкнул я. — Поговорить надо!