Брык — дама грохнулась в обморок — прямо на охапку прелых листьев, рядом с которой весело журчал ручеёк.

Одетый в тёмное сухощавый, жилистый усатый негодяй лет тридцати зловеще захохотал и подхватил обмякшее тело.

— Я бы скормил тебя собакам, если бы не любил так пламенно, — воскликнул он.

Разговор был на испанском.

Взвалив тело на плечо, негодяй пошёл в лесную чащу.

— Э, брат, куда девушку поволок? — спросил Степан по-испански.

Тут он не выдержал. Невмешательству есть какие-то пределы. Память прошлой жизни взыграла. Вспомнил институтскую добровольную народную дружину. Засучил рукава. И приготовился въехать искусителю в ухо так, что тот не встанет. А в ухо Степан бить умел. Ладонь — что лапа медвежья.

— А? — обернулся к нему злодей. — О, Хуанита моя! Я мечтал об этом сладостном миге всю жизнь. И я не дам никому встать на пути к своей тёмной мечте.

Он вытащил из кармана револьвер и выстрелил.

Степан едва успел нырнуть за голый, с неопрятно свисающей корой ствол дерева. Полетели кусочки древесины, выбитые пулей.

— Ха-ха-ха, — гнусно засмеялся злодей, и скрылся в тропических зарослях.

Лаврушин потёр спину — он хорошо врезался ей о корягу, когда очутился в этом мире. Поднялся. Огляделся.

— Это ещё что за Муромские леса? — спросил он.

Вокруг был густой лес. Чуть в стороне шла узкая дорога, больше походившая на тропу, но со следами шин.

— Латинская Америка, — предположил Степан, вспоминая широкополую шляпу на злодее Хуане.

— Пошли по дороге. Куда-нибудь да придём.

И действительно пришли. До городка оказалось не так далёко.

Латиноамериканский городишко был занюхан, грязен. В нём были небольшие каменные домишки с покосившимися заборами или ветхие, из соплей и мусора слепленные строения. Рядом плескался океан. У пирса покачивались на волнах рыбацкие лодки. На песке лежали лодки. Поодаль торчали мачты из воды — это были затонувшие лодки.

На улицах было немало народу. Люди на самом деле походили на латиноамериканцев — ощущалась дикая смесь испанских, индейских, английских и ещё чёрте каких кровей. На пришельцев почти никто не обращал внимания, жители были слишком заняты улаживанием собственных проблем. Два загорелых рослых парня вцепились друг другу в шею и орали благим матом:

— Я думал, ты мой брат.