— Вы не смотрите, что он маленький, — сообщила она, продолжая пылесосить.

— Что вы делаете в нашем номере? — наконец возмутился и Лаврушин.

Японка улыбнулась ещё более загадочно.

— Маленький, маленький, а мощный, — заворковала она, и направила трубу пылесоса в сторону Лаврушина.

Одеяло слизнуло сразу — оно всосалось в трубу пылесоса, который жадно и противно чавкнул.

Лаврушин почувствовал, что его подхватывает воздушный поток. Уцепился за кровать мёртвой хваткой.

— Мощный, мощный. И страшный, — голос японки грубел, в нём появлялись жестяные нотки. И лицо гостьи заострялось, глаза наливались желтизной, кожа зеленела.

— А-а, — заорал Лаврушин.

И набалдашник на конце пылесосовой трубы оскалился острыми кривыми зубами, с которых капала густая слюна. Зубы лязгнули. Из-за них вывалился отвратный, покрытый пупырышками и язвами со спёкшейся кровью длинный, как галстук, язык.

Степан расширенными глазами смотрел на происходящее, не в силах пошевелиться. На него нашло противоестественное оцепенение, руки-ноги стали ватными, а голова гудела под стать пылесосу.

Из коридорчика выступила фигура.

Как не узнать это длинное чёрное пальто? Как не запомнить эти очки? Как забудешь этот котелок? И адскую псину у его ног тоже не забудешь!

— Убей их, Фрэдди, — равнодушно проскрежетал незнакомец в чёрном.

— Вам будет хорошо, — прорычала «японка», окончательно трансформировавшаяся в Фрэдди Крюгера. Щёлкнули пальцы-ножи, пылесос взвыл, становясь чем-то живым, скользким, тошновнотворно противным и жадным, как стая не кормленных целую зиму волков.

— Что за мир? Ничтожества возомнили себя способными менять положение вещей, — усмехнулся незнакомец в чёрном.

Стены комнаты бугрились, покрывались плесенью. С потолка по ним стекало что-то гнойное.

— И ничтожества удивляются, когда приходит расплата, — продолжил незнакомец.

Лаврушина потоком воздуха почти сорвало с кровати. Он держался за неё одной рукой, да и то пальцы уже соскальзывали. Перед ним была оскаленная пасть полуживого пылесоса. Пылесосовы зубы лязгнули около пятки, едва не оттяпав кусок.

Бух, бух, бух…

Лаврушин встряхнул головой. Подушка была мокрая от пота. Он лежал всё на той же постели. Но на нём было скомканное одеяло — то самое, которое пропало в чреве «Филипса». В дверь настойчиво колотили.