— От донны Люсии? — спросил дон Рубакис — тучный мужчина с пышными усами, по большей части лысый, а где не лысый — там седой. Растительность будто перекочевала с его головы на руки и грудь. Он был в белом костюме и с револьвером за поясом.

— От неё, — кивнул Лаврушин, ожидая, что их сейчас выкинут вон.

— Ах, донна Люсия, — взор дона Рубакиса затуманился воспоминаниями. — Ах, молодость… Как же, как же. Я обязан ей всем. Где вы остановились?

— Пока нигде. Найдём тихий отель, — сказал Степан.

— Ни в коем случае! У меня большой дом. У меня большая семья. У меня много гостей. Ещё двое не помешают.

— Вы любезны.

— Нет, это вы любезны, что согласились быть моими гостями.

— Но наша любезность ни в какое сравнение не идёт с вашей, — решил поупражняться в политесе Степан.

— Что же, — согласился дон Рубакис. — Наверное, так и есть.

После того, как друзья расположились в гостевой комнате, их снова пригласили к хозяину дома в просторную залу с камином.

— Вы что-то говорили о своих делах? — рассеянно осведомился он, теребя золотую с бриллиантом заколку пальцем, сдавленным массивным рубиновым кольцом.

— Вы ничего не слышали о Большой Японце? — спросил Лаврушин.

— Нет.

— Он же Змеевед. Он же Великий Чак.

— Не слышал, — Дон Рубакис указал на стаканчики с виски. — Угощайтесь.

— Он очень нужен нам, — жалостливо произнёс Лаврушин.

— Ну что же. Если он в городе, мы найдём его…

Они выпили с хозяином дома. Тот занял у них каких-то полтора часа разговорами о своих домашних делах, который были куда запутаннее, чем все тайны мадридского двора за все столетия его существования.

Так началась жизнь друзей в доме дона Рубакиса.