– А расписку принёс?

– Сначала я должен услышать имена и проверить – вдруг оговор?

– Расписка в обмен на мои сведения.

– Хотя бы два-три имени для начала…

– Киприан, епископ.

– Тоже мне секрет! Это человек Новациана и ярый противник любого папы. Если ты назовёшь другие имена такого же рода, мы не договоримся.

– Ну хорошо, – признал Сервилий, – назову ещё двоих, проверяй. Надеюсь, ты понимаешь, это не всё. В следующий раз придёшь с распиской. Один – пресвитер Филемон, а второй – дьякон Кастор.

Илья замер. Он ослышался, или сенатор и в самом деле назвал Кастора?

– Повтори последнее имя…

– Кастор, метит в епископы. Подкупить не удалось, но нашли возможность склонить его к сотрудничеству. Умён, но уж больно чувствителен.

– Это ты о казни Корнелия?

– Хм, верно. Задумано всё было хитро – устрашить.

– Мне нужно несколько дней – всё проверить.

– Жду с распиской, – ухмыльнулся сенатор.

Илья откланялся.

Он брёл по улицам в глубокой прострации. Похоже, не врёт сенатор, не оговаривает, уж больно уверен. Но Кастор?…

Пресвитера Филемона Илья не знал и никогда не видел – но дьякон? Он же задания Илье давал, одну лепёшку на двоих за столом делили. А если хлеб преломил, значит – друг, но никак не противник. И живёт он у Ильи, по вечерам они мирно беседуют. Как же так? Сенатор упомянул, что после казни Корнелия Кастор сломался, стало быть – недавно изменником стал, своих собратьев по вере римлянам сдаёт. Так что Мордехай – не его наводка, одним грехом на человеке меньше. Но каков Иуда? Глазами честными смотрит, одобрил, что Илья деньги новому дьякону Николаусу не отдал. К антипапе Новациану переметнуться вздумал? Или подняться с помощью римлян, карьеру сделать при папе Луции? От вопросов, на которые не было ответов, голова кругом шла.

Ноги сами принесли его к знакомому дубу. Он уселся на землю и опёрся о ствол дерева спиной. Надо принимать какое-то решение, а очень не хочется.

Кастора он знает уже не один год. Негодование в душе поднималось, злоба глаза застила. Как можно своих же предать, единомышленников по вере? Ведь дьякон пастырь и сам паству на путь истинный наставлять должен. Слаб всё-таки духом человек, не устоял, сломался, увидев казнь понтифика. А как же те несчастные христиане, что стоически приняли смерть на арене Колизея, но не отреклись от веры? Ведь могли обряд жертвоприношения языческим богам принести, мебелус получить. Однако они предпочли умереть жуткой смертью от когтей и зубов хищников, потому что вера была им стержнем, опорой.

Илья сам убивал и, участвуя в опасных заданиях, внутренне был готов умереть. Но отдать жизнь за веру, когда она, эта жизнь, одна? Встань перед ним такой выбор, он бы поколебался с ответом. За себя готов, за жену, за ещё не родившихся детей, за страну свою, а не чужую. И когда взвешивал он всё это, то понял пока одно – не так он крепок в вере.