«Таких людей» оказалось больше сотни.

Остальные направились по дороге к Новгороду-Северскому, расположенному совсем близко от лагеря. Вскоре едва ли не все они вернулись и сказали, что в крепость их не пустили, обвинили в измене.

Отрепьев же проехал к шатру, рядом с которым стояли пленные воеводы, связанные и охраняемые ратниками, пришедшими из Путивля.

– Веревки снять и в шатер их! – приказал Григорий.

– А как же охрана, великий князь? – спросил один из ратников.

Отрепьев усмехнулся.

– Не беспокойся, воин, если что, я их и сам положу.

– Как прикажешь, царевич.

Ратники сняли веревки, ввели пленных.

Отрепьев сел на свое обычное место на лавке за столом, из-под бровей взглянул на воевод.

– Ну что, Михайло Михайлович, удалась оборона Путивля? – спросил он Салтыкова.

– Кто ж знал, что верх возьмет измена?

– А кто кому изменил? Сторонники законного наследника или самозванца Бориса, пришедшего к власти коварством и хитростью через сестру свою Ирину, жену брата моего Федора Ивановича?

– Не знаю, что ты сделал со стрельцами, не поддавшимися твоим уговорам, хотя об этом и можно догадаться, но для меня ты не царевич Дмитрий, а вор и расстрига, – ответил Салтыков.

Отрепьев перевел взгляд на Мосальского.

– Твое слово, Василий Михайлович.

– Мне к сказанному добавить нечего.

– Значит, готовы умереть за Бориску?

– Готовы, – ответил Салтыков.

Мосальский утвердительно кивнул.