Потом оба встали и молча наблюдали за механическим человеком.

Внутри фигуры на полу что-то затикало. Покалеченная нога звякнула, зажужжала и дернулась; фигура перекатилась и села, потом встала прямо. Механизм посмотрел на Бёртона, отдал честь и указал алтарь.

По телу Бёртона прошла дрожь.

— Конечно. В татуировку на моем черепе внедрена пыль черного алмаза. Она, наверно, связана с Глазом, находящимся в 1863.

Он заколебался.

— Я разрываюсь на части, Берти. Мои инстинкты возражают, но есть ли у меня выбор?

— Все свидетельства говорят, что ты это сделал, и, значит, сделаешь. Хмм. Однако я спрашиваю себя: устранит ли Судьба парадокс? Быть может Судьба — функция человеческого организма?

Бёртон взобрался на алтарь и лег навзничь, положив снайперскую винтовку между телом и левой рукой.

— Если это так, то множественные истории, о которых говорил Суинбёрн, кидают нас из парадокса в парадокс.

— Тогда ты знаешь, что должен сделать, Ричард.

— И что?

— Запечатать собственную судьбу.

Уэллс стоял около алтаря, пока заводной человек застегивал наручники на запястьях и щиколотках Бёртона.

— В таком случае я... — начал было исследователь, но, странно охнув, остановился, когда к нему вернулся последний отсутствующий фрагмент памяти.

— О, нет! — прошипел он, посмотрел на Уэллс и крикнул, изо всех сил: — Берти, черт побери, беги отсюда! Беги!

— Что?

— Убирайся! Спасайся! — крикнул Бёртон истерическим голосом.

Внезапно заводной человек бросился на военного корреспондента, обеими руками схватил его голову и резко повернул. Кости треснули. Уэллс упал на пол.

— Нет! — взвыл Бёртон.

Яркая вспышка.