– А другие ваши волхвы – они не могут знать? Не один же Хотен этот был умельцем таким! – продолжала допытываться я.

– Кажется мне, что и они не знают. Но боятся. Это еще один их страх. Даже больший, может быть, чем перед вами! Потому-то и убить его желают они даже еще сильнее, чем вас!

– Олега? Убить? – помертвевшими губами произнесла я.

– А как же иначе они теперь могут его остановить? – как само собой разумеющееся подтвердил Морфей. – Так вот, про Божью волю…

– Погодите вы с Божьей волей! – отмахнулась я – Как же мне сына теперь уберечь от ваших волхвов? Цар скрестил руки на груди, долго молча взирал на меня, а потом обронил вполголоса: – Истинно говорят: женщина – сосуд зла. По скудоумию своему и страстям своим… Княгиня! —твердо произнес он. – О сыне вашем я упомянул лишь к слову. Мне недосуг заниматься каждым из моих подданных. И как вам ни дорог ваш сын, выслушайте меня. А когда выслушаете – сами будете решать, как поступить!

Я изо всех сил сцепила пальцы в муфте, сдерживаясь, чтобы не сказать чего-нибудь и о паровом скудоумии. После такого заявления цар потерял всякую человеческую привлекательность в моих глазах.

Сдержалась. Не сказала. Только кивнула, показывая, что готова выслушать.

– Вот и ладно, – с равнодушной безжалостностью подытожил судьбу Олега цар. – Теперь – о Божьей воле. Известно, что все миры движутся только ею. В том числе и наш. Но люди пришли в наш мир не по Божьему соизволению, а вопреки ему. От книжников ведомо, что, придя сюда, нашли пращуры наши здесь уже все готовое. И луга, и леса, и даже нечисть. И взяли все это себе. То есть забрали у Бога, который это готовил не для людей. Знаете вы эту историю, княгиня?

– Ну – более-менее…

– Тогда объяснять не надо, что именно с тех самых пор Бог и мстит людям. И думаю, все ж хаки Бог не один, не единый, как говорят церковные иерархи, а множество богов, как говорят волхвы. Потому как среди тех богов нашлись и другие. По доброте ли своей или даже из того, чтоб навредить другим небожителям, – но стали те боги исподтишка помогать людям. Гривны, например, дали.

– Хм, – сказала я.

В свете этой божественной теории хранилища под Кир-шагским кремлем приобретали новый, небезынтересный смысл.

Но когда цар с неудовольствием замолчал, выжидая дальнейших моих слов, я только покачала головой, показывая, что мысли мои не столь интересны, чтобы ему ради них останавливаться.

Цар кивнул:

– Но эти мелочи все равно не могли остановить ту Божью волю, которой подчиняется нечисть и которой служат волхвы. А когда волхвы с нечистью получили – через меня – доступ к верховной власти, людям вроде уже и ничего не оставалось, как вернуться к скотскому состоянию антов, которые жили здесь до прихода наших пращуров. «Так он, говоря о людях, о подданных, имеет в виду только господ, в крайнем случае – голутвенных!» – наконец поняла я. Но спорить с паровыми умозаключениями опять не стала. Потому как все не могла понять – к чему он, собственно, клонит?