При виде Криса, стоящего на крыльце управы, процессия плотоядно вздрогнула. Движение ее застопорилось, в рядах поимела место мгновенная перестройка, носитель агитматериалов замер в нервной позе пойнтера, почуявшего кровь, а мегафон в руке пропагандиста из гроба, ожив, утробно зарычал:

— Ты записался в Фонд памяти Искандера Баркаша?!!

Мерно топоча, колонна демонстрантов, уже с мужиками в авангарде, рысцой протрусила к крыльцу управы. И замерла в двух почтительных шагах от ступеней.

— Жертвуйте на оказание помощи выходцам из подполья! — авоська в руках толстяка содрогнулась и патетически звякнула. — Ваш вклад в борьбу будет оценен по достоинству. Вместе мы победим!

Видит Бог, располагай Крис Руби порожней тарой, он, несомненно, внес бы ее на святое дело. Увы, увы! Печально вздохнув, толстячок уступил место следующему агитатору к горлану, обладателю пористого, некогда римского носа и до неприличия коротеньких ножек.

— А вот буклеты! А вот плакаты! Полкреда фунт, полтора за кред. Очень выгодно и полезно, — оратор напыжился и внезапно проявил недюжинную эрудицию. — Мы или они, юноша, tertium non datur[31]. Именно так стоит вопрос, и вам придется решать его volens-nolens[32].

Он распахнул пачку листовок веером, и в глаза Крису бросилась, затмевая иные портреты, пышная красотка средних лет, вожделенно рассматривающая солидных размеров вибратор.

— Ultima ratio[33], — прошуршал трибун и главарь, локтем прикрывая агитматериалы от единомышленниц. — Ну че, берешь, а?

Руби-младший усмехнулся. Уж в чем прочем, а в латыни бурсаки из конхобарских юстиц-коллегий могут дать сто очков форы самому Катуллу, и взять конхобарца-сту-диозуса на голый понт пока еще никому не удавалось.

— Aequo animo, дядя, aequo animo[34], — устало поморщившись, парировал Крис. — И вообще, ребята, шли бы вы все ad patres[35].

Мегафон гавкнул из гроба, дамы-активистки зашебуршились, а очки на испещренном багровыми прожилками носу эрудита гневно вздрогнули.

— Так что ж, господин хороший, apres nous le deluge[36]?

— Именно так, — незамедлительно подтвердил Руби, разводя руками. — A tout prix[37].

Подобные диспуты он любил с первого курса и сейчас не без интереса ждал продолжения. Но не дождался.

— Так бы сразу и сказал, — явно утратив желание дискутировать, буркнул коротконогий и отступил в сторону, освобождая дорогу. — Ренегат!

Презрительно отвернувшись от упрямца, процессия встряхнулась и унеслась прочь, оглашая окрестности невообразимой какофонией. Площадь опустела. А поверенный в делах смог наконец спуститься с крыльца и неспешным шагом направиться по булыжной мостовой в сторону «Двух Федоров».