И глава планетарной Администрации, как выяснилось, вовсе не медведь, бурбон и монстр, а как раз наоборот, человек чуткий, хотя и несколько своеобразный.

С его любезной помощью Руби-младший поднялся на ноги. Огладил помятый пиджак. Несколько минут постоял перед зеркалом, приводя в порядок пробор. Затем обменялся прощальным рукопожатием с Его Превосходительством хозяином кабинета, еще раз уточнив, к которому часу следует наведаться завтра.

И откланялся, заранее зная, что нынешним вечером «Двух Федоров» никак не миновать.

Нет, безусловно, алкоголь — яд, и от него все беды.

Но сегодня Крису Руби-младшему, начинающему юристу, человеку трезвой жизни и строгих принципов, было настоятельно необходимо напиться. И не просто, а — вдрызг. Так, чтобы в приветливый «Денди» его доставили за полночь доброхоты из местных друзей, каковых он нынче обязательно заведет, а в койку укладывала, добродушно пеняя, вышколенная гостиничная прислуга…

Вечер, еще не смоляной, но уже смолистый, встретил Криса мокрым теплом ветерка. Площадь, днем серая и унылая, сейчас вдруг оказалась романтичной, чарующе-загадочной. Даже рекламный щит не слишком бросался в глаза, растворяясь в сумерках, и хмурый верзила на постаменте, похоже, поубавил суровости, став добрее, чем в безжалостном сиянии дня.

Тихо было вокруг и пусто. Ни людей. Ни собак. Ни пышноусых джигитов.

Лишь толпешка сосредоточенных обывателей, общим числом десятка с три, выстроившись в нестройную колонну по два, торжественно дефилировала вокруг изваяния, вразнобой наигрывая на свирельках и время от времени подстукивая в большой, похожий на ободранного слоника барабан.

Состояла процессия главным образом из экзальтированных дам трудноопределимого возраста, еще не бабуль, но уже и далеко не гениев чистой красоты, а в арьергарде колонны фигурировали также и три угрюмых существа мужеского рода, облаченные, словно по уговору, в длиннополые грязные макинтоши, кепочки-восьмиклинки и разбитые кеды на босу ногу. Один из мужиков, толстенький и коренастый, бережно удерживал на весу крупноячеистую авоську, до отказа набитую пустыми бутылками разнообразнейших конфигураций, второй при себе не имел ничего, кроме крючковатого посоха, а третий с трудом зажимал под мышкой увесистую кипу листовок. Лицо его было озабоченно, и он то и дело оглядывался по сторонам, терзая себя поисками потенциального агитируемого.

В центре колонны, опираясь на хрупкие женские плечи, плыл через сумерки внушительный гроб, украшенный бронзовыми завитушками вдоль полированных бортов, и в гробу, удобно умостившись на высоких подушках, полусидел давешний борец за идеалы с мегафоном в руках.