— Ну же, земани, — клыкасто скалился Дгобози, выставив правую руку с ттаем перед собой, а левой занося отливающий синевой кьяхх. — Иди же сюда. И убей! Или умри!..

Единственное, о чем сожалел сейчас потомок Красного Ветра, это о том, что тогда еще, на лесной тропе, не перерезал глотку беспомощному, лишенному сознания чужаку…

И совсем другое огорчало Дмитрия.

Ему было до слез обидно, что Гоша Громыхайло-Ладымужеский, кореш из корешей и сенсей из сенсеев, не сможет оценить того, что сделает сейчас его преданный сэмпай с обнаглевшей чуркой, посмевшей устроить дебош на его, лейтенанта Коршанского, первой в жизни свадьбе…

В Академии Космодесанта с курсантом могут сотворить многое, но, будьте уверены, вышколят на славу.

И потому, даже не глядя, он оценил все:

…и позицию скандалиста…

(хреновая, кстати, позиция; солнце бьет в глаза!)

…и почти незаметное подрагивание вскинутого кьяхха …

(эге, а левая-то у парня слабовата!)

…и легкую пленку безумия, застлавшую выпуклые глаза…

(крыша едет, сам стоишь, как говорится… ну-ну!) Затем, непринужденно улыбнувшись, Дмитрий отвернулся от врага, притянул к себе застывшую Гдлами и спокойно, по-хозяйски, никого не стеснясь, поцеловал ее. И не просто, а с вкусным причмоком.

Дмитрий знал, что делал. Он хотел, чтобы псих атаковал.

И Дгобози прыгнул…

Он понимал, насколько опасен пришедший с белой звездой. Он намеревался выжидать. И он выжидал бы, не поцелуй наглый пришелец его, Дгобози, женщину на глазах у всех!

Разве позволит воин дгаа так позорить себя?

— Йо-о-о-о!!

Спустя секунду все было кончено. Многие из зрителей так и не успели понять, что же произошло. В сущности, ничего особенного; ученики сенсея Громыхайла-Ладымужеского на спор выделывали и куда как более заковыристые штучки…

Кьяхх, сердито воя, отскочил в сторону и замер, наполовину вонзившись в покрытое шкурой мраморного барса сиденье для новобрачных. Ттай, сизо блеснув на солнце, улетел непонятно куда. А тело Дгобози, подскочив в воздух, через миг неуклюже распласталось у ног ошеломленного дгаанги, и кровавая пена выступила на посиневших губах безумца.

Теперь, следуя обычаю, его надлежало убить. И убираться в изгнание. Навсегда.