— Добре! — вуйк плавно повел рукой из стороны в сторону. — Пусть, если так, метатель ножей М'куто сам пойдет и возьмет желаемое!

Давно пора было сказать это! Едва лишь прозвучало дозволение, ноздри Следопыта дрогнули и он, принюхиваясь, помчался в дальний конец подворья, к покосившемуся сараю. Нырнул в темный рот полураспахнутой двери. Сгинул. А спустя несколько ударов сердца Великое Мамалыгино огласил звонкий, исступленный, ликующий крик, способный извергнуться только из уст человека дгаа, заполучившего дгьюнгели!

Когда же М'куто возник на пороге и легкой походкой пошагал к столу, бережно неся вожделенное, лица урюков и даже самого сержанта омрачила легчайшая дымка зависти, а унсы удивленно забормотали. Странно! Непонятно! С какой это стати горный воин так радуется обычному казнащо?!

Впрочем, каждому свое.

— Благодарю тебя, почтенный старец, — рухнув на колени перед вуйком, прошептал М'куто. — Отныне я верный сын твой и, если ты потребуешь, а нгуаби позволит, с радостью отдам за тебя жизнь…

Тяжелой ладонью потрепал старый Мамалыга черный хохолок на затылке Следопыта, намотал на палец и дернул, без лишних слов приказывая встать. И обернулся к другому победителю, почти не сомневаясь, какой будет просьба.

Для того чтобы получить самое желанное, не было Пахе нужды рвать жилы, заваливая оола. Оно, самое-самое, и так было уже у него в руках…

Так подумал старый Тарас. Но, как ни странно, ошибся.

Речь парубка была вовсе не об Оксане.

— Ты среди вуйков старшой, отче, — глядя исподлобья, сказал молодой Збырь. — Как ты скажешь, так и будет. Позволь же мне ныне уйти из рода Збырей!

Бородачи приумолкли, прислушиваясь. Тарас приподнял бровь.

— В какой же род хочешь уйти, сыне?

Он по-прежнему полагал, что дело в Оксане, и ждал ответа, уже прикидывая, какую виру придется платить Збырям за увод столь доброго парубка.

И вновь не угадал.

— А ни в какой, — еще больше наоолился Паха. — Сам желаю быть Предком!

Унсы зароптали.

Такое дозволялось обычаями, но не случалось, почитай, никогда. По доброй воле уйти из рода, отказаться от заступы его и поддержки и ни к какому иному роду не примкнуть — слыханное ли дело? Единожды лишь и было такое в краю унсов, три поколения назад, когда от Чумаков отделились Ищенки, но их-то было трое братьев, а Паха, как ни кинь, один, ровно перст…

— Так дозволишь ли? — настаивал Паха. — Иль нет?

— Ежели обещано, то как не дозволить? — развел руками Тарас. — А хорошо ль подумал?

— Да уж подумал, — буркнул Паха, супясь.