— При попытке к бегству бес-пилот будет стрелять транквилизаторами. Знаешь какой у них эффект?

— Знаю.

— Нет, не знаешь. Кроме потери сознания, происходит высвобождение кишечника и мочевого пузыря. Ты будешь валяться во дворе, воняя как старый брюхоног. Так что давай, мон ами, веди себя прилично.

Дель Фин отодрал от моих рук и ног липкую ленту и пошёл к выходу.

— Что это за место? Чья квартира?

— Антуана Рыбина. Ты в завещании указана наследницей. Документы найдёшь в сейфе в кабинете.

Как ни странно, но угроза обосраться при бегстве сработала. Я осталась в квартире, но погрузилась в другую стадию отчаяния и слабости. Этот анабиоз воли напоминал первые мысли внутри колбы с вонючим диссоциативным электролитом. За несколько минут до появления на свет.

Всё, что произошло за последние месяцы, стало чужим воспоминанием, а сама я будто была непричастна. Привыкла, что воспоминания в моей голове могут не относиться к моей жизни.

Даже Антуан стал каким-то чужим жизненным опытом. Только боль и грусть были свои. Не получалось их отделить и перенести в чужой опыт.

Снова и снова проверяла календарь. Иногда сворачивала на кухню и жевала сухари, запивая водой. Каждое воскресенье мне доставляли упаковку двухлитровых бутылок воды «Родничок Анри». Один из даров корпоративного мира за спасение цивилизации.

Сухарей у Антуана было огромное множество. Я постепенно рисовала портрет несостоявшегося мужа.

В быту Антуан оказался бы практичным. У нас не текли бы краны, не перегорали лампочки и не горела бы электропроводка. Всё бы было починено, подкручено и начисто вытерто.

Полагаю, у нас произошла бы первая ссора именно по причине крохоборства.

Антуан, воспитанный в семье военных, хотел бы оставить дома запасы в виде десятка мешков сухарей. Всё это наполовину сгнило бы, наполовину было бы поедено тараканами, но если бы я заикнулась о том что, не пора ли выбросить сухари на помойку, Антуан вспылил бы, напирая на то, что я дура и не понимаю, что на чёрный день всё сгодится.

«Изнеженная австралийка, — слышала я воображаемую ругань. — Привыкла кидаться хлебом!»

Эта фантазия — всё что осталось мне от Антуана. Плюс её продолжение: я тайком выбросила бы гнилые сухари, а после призналась бы. Антуан бы простил. Поворчал бы и простил.

Кухня квартиры маленькая, по имперскому обычаю забита предметами. Слишком большой стол, слишком растопыренные ножки у табуреток, слишком много лишней посуды, пыльных полотенец под иконами. Да и самих икон как-то многовато… Вот уж не знала, что он такой набожный. А ещё много фотографий в рамках. Родители, друзья-эскадронцы, какая-то белобрысая девка с ромашкой в губах. Кажется, это была какая-то полуответная любовь Антуана, выскочившая замуж за адмирала воздушного флота Империи.