— Всего-то одной сотней?

— В том-то все и дело! Если верить слухам, их всего горстка была. То есть, может, история и привирает, но дайки говоря, что один шерх стоит целого воинства. — Виктор пожал плечами. — Как бы то ни было, но с той самой поры в местной гвардии состоят исключительно шерхи. Уж не знаю, чем они так сильны, но в Дайкирии с тех пор наступило относительное спокойствие.

— Враки! — Танкист в голос зевнул. — Всяк кулик хвалит свое болото, вот и эти рады сочинить. Больше-то чем хвастать? Нечем. Дикари — они, Витек, и есть дикари.

Слышать это из уст татуированного Танкиста было забавно, но Виктор даже не улыбнулся.

— Не знаю… Наши шахматы тоже не в Англии с Германией придумали.

— А где же?

— Да на Ближнем Востоке! В той же Индии с Персией в них играли еще, когда в Европе пороха не знали. И кстати, не шахматами это у арабов называлось, а чатурангой.

— Ну и что? Где они теперь твои арабы? Лупят их европейцы в хвост и в гриву!

— Это надо еще посмотреть, кто кого лупит. Войны на востоке никогда не заканчивались в один год…

— Ладно, это все пустой базар… — Танкист встрепенулся на своей лавке, оживленно замахал руками. — Эй, Рамах, шагай сюда, потолкуем за жизнь. А ты, Витек, придвигайся поближе, поможешь, если что. Поспрошаем у него про Вальрам с шерхами. Авось, выведаем какую-нибудь халяву.

— Что еще за Рамах? — Виктор хмуро покосился на ковыляющего к ним косолапого дайка.

— Ну, ты даешь! Это же родной брат Шурыма!

— Ты разве знаком с ним?

— Да я тут, считай, всех уже знаю! И брата Шурыма, и друзей его. — Танкист с превосходством фыркнул. — Вон тот кабан с медным ошейником — это Кнох, а тот, что без пальцев на левой руке — знаменитый Сапшо. По повадкам, конечно, бакланы, но, в общем, пацаны правильные. Самый же прикол в том, что у них и впрямь вместо татуировки пальцы режут. Одна ходка — значит, без мизинца. Две ходки — безымянный рубят.

— А когда пальцы заканчиваются, что делают? — поинтересовался Потап Шматов.

— Такого здесь не бывает. — Хохотнул Танкист. — Это у нас на зонах гниют до самой старости, а тут каторга — вполне натуральная. Либо в каменоломнях ишачат, либо на арене мечами машут, либо с чудовищами воюют.

— Какими еще чудовищами?

— Это уж я не знаю… Вон, у Виктора лучше спроси. Говорят, нечисти тут хватает: хараны какие-то, галинды… Короче, здешний каторжный люд особо не заживается. — Танкист подмигнул Шматову искрящимся глазом. — Ну, а нам, я так прикидываю, лишняя дружба по любому не помешает…

Миронов, слышавший этот разговор, только покачал головой. Сам он успел перессориться со всеми соседями. С тем же обладателем ошейника даже хорошенько подрался. Зато и заставил себя уважать. По крайней мере, на пайку их больше не покушались. Брат Шурыма — он, может, и брат, да только после гибели плечистого дайка с россиянами вновь перестали считаться. Разве что Танкиста задирать опасались. Видно, и впрямь угадывали в зеке былой опасный опыт. Вроде и тощий, и без зубов, а глазки поблескивают, как у матерого хищника. Впрочем, хищником он и был — во всяком случае, в недавнем своем прошлом…