Перевернувшись на спину, Сергей погрузился в воспоминания о прошлой жизни. Странная штука, даже самые суровые милицейские будни казались теперь раем. Вспоминались заваленные товаром магазины, полки с продуктами, красивые девушки, разгуливающие по улицам. Почему никогда прежде он не ценил той жизни? Чего ради ссорился с товарищами, раздражался по поводу телепередач и газетных статей?…

Миронов прикрыл глаза ладонью, без особых усилий перенесся в былое. Барак, в который их поселили, был более просторный. Здесь и пахло значительно лучше — свежими опилками, соломой и коровьим навозом. Последний у Миронова всегда ассоциировался с деревенскими домиками, с настилом из досок, зарослями крапивы и звонкими струями молока, бьющими в сияющее ведро. Пастораль, от которой щемило сердце и сами собой наворачивались на глаза слезы. В самом деле, корова — это вам не свинья. Был такой случай в жизни Сергея, когда им, несмышленым студентам, предложили поработать месяц в свинарнике. Уже на входе ребяткам стало дурно, а выдержать застоялый запах нечистот во внутреннем помещении оказалось под силу лишь двоим — тому же Миронову и его другу Шматову. Все прочие от работ отказались. Зато потом, когда их перевели в коровник, они дышали полной грудью и никак не могли надышаться…

— А ну, подъем! — к нарам подошел Шматов. Распахнув глаза, Миронов скривил было недовольную мину, но живо припомнил, что сегодня очередной бой на арене. Так что пришлось с кряхтением подниматься.

— Давай, давай, лежебока! — Капитан качнул деревянной палкой, встал в боевую позицию. — Сначала я нападаю, ты защищаешься, потом меняемся ролями.

Подобрав рейку, заменявшую ему меч, Сергей приблизился к другу. Надо отдать должное Потапу — суровость он проявлял не только по отношению к Сергею, но и к себе. Иначе не затянулись бы раны капитана столь быстро. Шматов тренировался ежедневно и с некоторым даже остервенением, не давая себе ни малейшей поблажки. Сцепив зубы, заставлял себя ходить по бараку и дворику, скрупулезно отсчитывая положенное число шагов. Когда все прочие лежали на лавках, крутил руками, сжимал и разжимал пальцы, мотал головой и совершал махи ногами. Окружающие над ним посмеивались, однако с каждым днем смеялись все меньше. Потому что тоже не забывали о близящихся состязаниях. И время от времени к Шматову добровольно выходил кто-нибудь из дайков. Не для того, чтобы посрамить европейца, а для урока. И Потап никому не отказывал, живо обучая вышибать из рук деревянное подобие меча, демонстрируя основные способы защиты. Попутно и сам совершенствовал технику, поскольку понимал, что в рубке местным мастерам он значительно уступает. Но еще больше его беспокоили навыки Сергея. Кисть, плечи, основы движений — все следовало ставить Миронову практически с нуля. Особенно сложно давались Сергею кистевые выхлесты. У Шматова они выходили легко и резко, за счет чего и получалось блокировать чужие удары, одним круговым движением вышибать вражеские мечи. А уж за стремительными выпадами Потапа уследить было вовсе невозможно. По сути дела это был двойной и тройной прыжок, заканчивающийся гимнастическим шпагатом — молния, от которой увернуться было просто немыслимо. Единственный совет, последовавший от наблюдавших за тренировками дайков, заключался в том, что удар Шматова направлялся чересчур низко. Увы, в мире, в котором он фехтовал ранее, не водилось ни щитов, ни панцирей, ни кольчуг, а потому любой даже самый легкий укол в корпус уже приносил очко. При этом бойцы старались не бить по рукам и ногам, а удар в шлем считался досадным недоразумением. Нынешние реалии ставили все с ног на голову. Отныне целить имело смысл как раз в шею, лицо, ноги и руки…