Советский комиссар иностранных дел колебался. Может быть, наглое поведение Риббентропа означает, что гитлеровцы располагают таким методом? Он не верил в это. Ракеты их лучше, чем у кого бы то ни было, но настолько ли они мощны, чтобы забросить десять тонн на сотню, а может быть, и на тысячу километров? Советские ракетные специалисты заверили его, что нацисты не могут опередить их настолько.

А если они ошибаются… Молотов не задумывался над тем, что случится, если они ошибаются. Если немцы научатся забрасывать бомбы из взрывчатого металла на сотни и тысячи километров, то они с одинаковым успехом смогут бомбить и Москву, и ящеров.

Он переборол свое нарастающее возбуждение. Если бы у нацистов были такие ракеты, они не были бы такими настойчивыми в вопросе с Польшей. Они могли бы запускать свои бомбы из Германии и затем захватить Польшу просто на досуге. На этот раз ученые, пожалуй, правы.

Однако… Гитлер в своих действиях руководствовался скорее эмоциями, чем здравым смыслом.

Что, если нацистская доктрина — всего лишь извращенная романтика? Если вам чего-то хочется, это означает, что вещь должна стать вашей, а это, в свою очередь, означает, что у вас есть право — и даже обязанность — пойти и забрать ее. А если кто-нибудь имеет наглость сопротивляться, вы растопчете его. Имеет значение только ваша воля.

Но если человек ростом в полтора метра и весом в пятьдесят килограммов захочет того, что принадлежит человеку ростом в два метра и весящему сто килограммов, и попытается взять это, результатом будут его расквашенный нос и выбитые зубы — независимо от силы желания. Гитлеровцы этого не поняли, хотя нападение на Советский Союз должно было их чему-то научить.

— Заметьте, товарищ адмирал, — сказал Молотов, — что уход германского министра иностранных дел не означает, что остальные участники переговоров отказываются обсуждать с вами остающиеся расхождения.

Яков Донской перевел эти слова на английский, Уотат — на язык ящеров.

Если повезет, то чужаки втопчут гитлеровцев в грязь и избавят СССР от большой проблемы.

* * *

— Ягер! — закричал Отто Скорцени. — Тащи сюда свой тощий зад. Надо кое о чем поговорить.

— О чем с тобой говорить, кроме твоих манер медведя, мучающегося зубной болью? — парировал Ягер.

Он не поднялся с места. Он был занят штопкой носка, и это была трудная работа, потому что приходилось держать его дальше от лица, чем он привык. За последнее время он стал более дальнозорким. Рано или поздно человек рассыпается, даже если его и не подстрелят. Это происходит само собой.