— Аолитт, умоляю Вас, проснитесь! Беда! — Руки и лицо Джимми были влажны от брызг крови, разбавленных до состояния розоватой капели вкраплениями вод талого снега. И они дрожали. От избытка адреналина, от непосильных нагрузок, от страха. Я рывком встал со своего насиженного места. Нетвёрдо стоящий на ногах прямо напротив меня солдат прикладывал красную тряпицу к непокрытой голове, правую сторону которой почти сплошь покрывала полузасохшая корка матово блестевшей крови.

— Где Карл, где Роек, Рене? Где остальные? — скорость задаваемых мною вопросов превосходила возможности для ответов запыхавшихся от бега и с трудом переводивших дух людей. Людей, вышедших недавно из боя. О чём можно было судить по терпкому запаху свежей пороховой гари, исходившей от их парящей влагой одежды.

Яцек с трудом сглотнул воздух, распиравший его лёгкие, отнял от виска импровизированный тампон и прохрипел:

— Здесь, перед Вами…, все, кто выжил…

Я вопросительно посмотрел на Ковбоя. Тот подавленно кивнул:

— Нет больше ни Карла, ни Рене… Яцек вот ранен, — по счастью, касательное. И сюда идут они, — пришельцы… — Последние слова Джи выговорил голосом придушенного хорьком петушка. Его и без того далеко не маленькие глаза сейчас представляли из себя два огромных блюдца, в которых перед огнём бился в истерике первобытный ужас.

…Где-то далеко лопнула струна, наполняя атмосферу ураганами неистовых энергий. Словно уменьшившийся, сильно сжавшийся в размерах, мир отпрыгнул от моих ног с резвостью резинового мячика, гневно брошенного чей-то опытной рукой.

— Где… — Мне самому казался чужим мой голос, будто заунывно трубивший в дымоходах среди стылого хаоса тоскливой ночи. Ковбой отшатнулся, запнувшись и едва не упав при этом, как будто ему сзади подставили подножку. И уставился на меня ещё более испуганными глазищами. Казалось, что они сейчас выскочат из орбит и с треском врежутся в закопчённые и жирные, — от трущихся о них грязной одежды людей, — бока стен. Его рука потянулась к выходу, в так и оставленный раскрытым проём которого сердито и настойчиво, хлопая дверьми, бились теперь пенные клубы колючей позёмки.

— Их там не менее десятка… Мы столько стреляли в них, да всё без толку… — Он осторожно отступил в сторону, уловив моё первое неспешное движение. Мне на миг запоздало подумалось, что всё же не помешало бы прихватить торенор. Кажется, кто-то из них пятерых даже крикнул мне вслед:

— Они вооружены и их много! Куда Вы?!

…Неистовство ночной метели и едва подсвеченная светом гневно секущего город снега мгла. Плотные сгустки летящих в тесном соприкосновении снежинок, подгоняемых порывистым ветром, давили на грудь, стараясь сбить с ног, втоптать и впаять в залежи сугробов. Но первый же мой вдох, что наполнил сердце и лёгкие упругими толчками силы, разорвали узы бесноватой ночи. И хотя вокруг продолжала вовсю бушевать метель, мне казалось, что в мире воцарилась необыкновенная, но чуткая, обеспокоенно прислушивающаяся и настороженная, тишина. Где-то здесь, в этом замершем ледяном аду, жили и двигались они, мои ненавистные мне визави. И я, и они прекрасно видим в темноте, и вот уже я узрел четырнадцать высоких и мощных фигур, в одеяниях, чем-то очень похожих на обтрёпанный ветрами наряд полярника, размеренной и неспешной поступью приближающихся ко мне через площадь…