Братья, мы на великом распутье. У нас давно закончились боеприпасы. Нам нечем обороняться. Эти существа, мы называем их ходоками… кто-то умышленно истребляет их, чтобы они не могли нам служить. И теперь единственная наша защита — это стены. Мы взорвали выходы на поверхность в обоих направлений и сгруппировались на Спортивной. Нас осталось чуть больше сотни человек, включая детей и стариков, половина из которых неспособна самостоятельно обороняться. Мы вынуждены признать, что не знаем, как проистекает рост посаженного нами растения и выжило ли оно под солнцем вообще, потому что уже больше трех месяцев не покидаем пределы станции. Наш духовный наставник, отец Василий сказал, что мы должны взорвать еще и вход на Спортивную, дабы всяческая нечисть прекратила проникать в наши жилища. Но мы боимся, братья. Боимся остаться навсегда отрезанными от мира. Мы понимаем, что это единственный способ выжить, потому что наши копья ломаются, а щиты не выдерживают натиска враждебных тварей, ежедневно и еженощно прорывающих наши посты. Но быть погребенными заживо нам куда страшнее. Вся наша надежда — на вас! Нам удалось убедить отца отложить дату взрыва на пару месяцев, но больше нам не продержаться. Мы ждем вас, как никогда раньше. Мы все еще, уповая на Божью милость, ждем от вас ответа.

Начиная с сегодняшнего дня, у нас осталось восемьдесят дней надежды, братья, после чего последний канал с миром будет навсегда разрушен. Сегодня двадцать четвертое мая две тысячи сорок седьмого года от рождества Христова».

Округлив глаза, Стахов ткнул пальцем на кнопку обратной перемотки, потом вновь на «Воспроизведение».

«Двадцать четвертое мая две тысячи сорок седьмого года…», — послышалось из динамика.

Перемотал снова.

«… мая две тысячи сорок седьмого года…»

— Твою мать, что это значит?! — воскликнул Бешеный.

— Да они там сбредили, — послышался сзади голос Тюремщика.

— Нет, — всматриваясь опустевшими глазами в замершие кассетные катушки, сказал Стахов. — Не сбредили. Они записали это пять лет назад…

— О, Господи, так куда мы едем? — развел руками Борода. — Они ведь уже давно взорвали все выходы! И за столько времени под землей им по-любому настал капец…

Внезапный шорох в придорожных кустах заставил их всех переметнуть внимание туда и на мгновенье забыть о послании харьковчан.

— Давайте-ка потихоне к машинам, — первым поднялся на ноги Стахов и, не спуская глаз с шевельнувшегося сухого куста, попавшего под перекрестный огонь сразу нескольких фонарей, попятился назад, зажав в подмышке магнитофон. — Нужно Крысолову все это показать, пускай решает, что нам делать.