Надежда — это зло. Она соблазняет тебя, а потом бросает, и ты падаешь с небес на землю так быстро и ударяешься так больно, что потом тебе становится еще хуже, чем раньше. Хоффман не поддавался ей.

— Калисо не говорит о своем острове.

— Ну, у него башка забита всякой чушью про загадочный рок и вечность, а я вот считаю: если ты умер, так умер, и иначе нельзя, потому что тогда ты наконец получаешь покой.

— Так вы мне не расскажете, где заработали этот фингал? Обещаю не отдавать вас под суд за драку.

Хоффман старался не переходить зыбкую границу между небольшими послаблениями для солдат и нарушением дисциплины. В сумасшедшем доме, который представляла собой сегодняшняя Эфира, единственным, что имело значение, было цивилизованное поведение. Люди находились в состоянии шока, их сводила с ума боль потери. Несмотря на комендантский час, ничто не мешало им ссориться за выпивкой в любое другое время суток.

— Вчера вечером я сильно напился в баре, сэр, а там уже слово за слово… — наконец выдавил Пад. — Кто-то что-то вякнул насчет отца сержанта Феникса. Поэтому я обязан был вступиться за свой полк. Я все еще в Двадцать шестом КТП.

Хоффман кивнул, соображая, как ответить.

— Ладно, рядовой, не будем больше об этом. Просто смотрите, чтобы это не вошло в привычку.

Преданность своему отряду — странная штука. Хоффман относился к ней как к вере в Бога. Она не обязательно имела смысл, да почти наверняка не имела смысла, но она заставляла людей совершать самые невероятные поступки. Однако вкупе со стрессом и ночными кошмарами она приводила к вспышкам раздражения.

«Я идиот. Что я здесь делаю?»

Он шел по одной из тысяч дорог, попавших в радиус действия лазерного удара, в надежде на исцеление. Если желание его исполнилось и смерть Маргарет была мгновенной, то ни от нее, ни от ее машины ничего не осталось. Если он найдет что-нибудь — а где, черт побери, ему хотя бы начать свои поиски? — то он будет терзаться мыслью о том, какой мучительно долгой была ее смерть.

— Мои соболезнования насчет вашей жены, сэр.

— Спасибо, Пад. В этом я не одинок. — «Боже, Аня, наверное, проболталась Дому Сантьяго, и теперь каждый идиот знает, что происходит». — Это дерьмовый мир.

— Вы знаете, где она тогда была? Извините, что спрашиваю, но вы именно из-за нее отправились с нами, да?

— Значит, вы не знаете.

— Дом сказал мне только, что она не успела вернуться в Эфиру.

Хоффман ощутил укол совести: зря он подумал плохо об Ане; она, должно быть, всего лишь предупредила людей, чтобы они не задавали ему бестактных вопросов. Девочка была невероятно преданной. Да, снова это: преданность. Хоффман иногда ценил ее выше ума, хотя Аня, конечно, была девушкой отнюдь не глупой.