Точно все уже завершилось, и больше не надо ни о чем беспокоиться.

И даже Клаус, с утра заявивший, что у него куча дел и что он немедленно убегает неизвестно насколько, неприязненным тоном своим не сумел поколебать это радостное, чудесное настроение.

Ивонна лишь сдержанно кивнула ему, давая понять, что слышит, и, не выясняя куда он собирается и зачем, посоветовала только держаться подальше от сарацинов.

Потому что они, по слухам, опять кого–то вчера зарубили.

Примитивные, жестокие существа, совершенно не цивилизованные.

Так что, пожалуйста, не лезь ни в какие истории.

Она сказала об этом исключительно для порядка.

Клаус так и отреагировал.

— Ну мам, — ответил он снисходительно, что–то там пережевывая и прихлебывая обжигающий крепкий чай. — Ну ты, как маленькая! Ну с какой стати я буду завязываться с сарацинами. Что я, чокнутый, что ли? У меня совсем другие проблемы, — и добавил, потянув на себя кусок хлеба, намазанный маслом. — Сарацинов вообще скоро всех перебьют. Не волнуйся. Уже недолго осталось…

Ивонна вздрогнула.

— Откуда ты знаешь?

— Ну мам, — объяснил Клаус еще снисходительнее. — Сама подумай. Были уроды — их перебило «народное ополчение». Так? Июльская катавасия? Только Покровитель остался… «Ополченцев» потом перебили гвардейцы вместе с солдатами. И месяц назад — Покровителя. Тоже неплохо… А теперь сарацины вырезали почти всех гвардейцев. Ну, может, не всех, а тех, которые оказывали сопротивление… Что тут особенно думать? Ясно, что и сарацины недолго продержатся.

— Ну ты — политик…

— А как же!

— Только никому не говори об этом, — предупредила Ивонна.

— Конечно, мама, я понимаю… — и он быстренько запихал в себя последний кусочек хлеба. — Все! До свидания! Я — помчался!..

После чего хлопнула дверь, и в квартире наступила звенящая невыносимая тишина.

Ивонна вздохнула.

Она почему–то вспомнила, как полгода назад, когда выхлестнулось на улицы «Движение за новый порядок» и когда гвардейцы, вышедшие из казарм, наводили его, опустошая, казалось, целые городские кварталы, Клаус вдруг в самый разгар событий исчез из дома, и она почти четыре часа металась по страшным, замусоренным, безлюдным улицам, где раскатывалась стрельба и валялись раздетые окровавленные «ополченцы», чуть с ума не сошла, а когда обнаружила его в каком–то дворе невредимого, с диким восторгом взирающего на чье–то неподвижное тело — то, не разбираясь, не слушая никаких объяснений, отлупила его тут же, на месте — так, что стали высовываться из окон встревоженные обыватели.

Жуткую она тогда ему устроила трепку — визгливую, истерическую.