Что–то там его, видимо, поразило.

Я в этот момент находился несколько позади него, но, приблизившись и буквально на четверть глаза высунувшись из–за рамы, в свою очередь обозрел угол комнаты, мерцающей фестончатым серебром — пуфы, кресла, картины, совсем, как в апартаментах Геккона, часть конической люстры, испятнанной проблесками хрусталя, — а поперек этой комнаты был расположен солидный полированный стол, и чрезвычайно высокий широкоплечий мужчина, сутулясь и опираясь о его поверхность ладонью, раздраженно, как будто крупный начальник, разговаривал по телефону.

Причем, голос его в первую же секунду показался мне очень знакомым.

— Да, — говорил он, в нетерпении барабаня пальцами по столешнице. — Да, я понимаю, но это меня не касается!.. Пусть там хоть все взрывается! И горит, и проваливается к чертовой матери! Мне это безразлично. Но через пятнадцать минут они должны быть полностью обезврежены!.. Через пятнадцать минут, вы меня слышите?.. В противном случае я лично сниму с вас погоны!.. Мертвыми или живыми — меня это не касается!.. Это ваши проблемы!.. Я хочу, чтобы они были немедленно нейтрализованы!..

После этих слов мужчина бросил трубку и замер.

И я тоже — замер. Потому что это был Сэнсэй — можно сказать, в натуре.

Не замученный, не арестованный, не сидящий в промозглом подвале и ожидающий приговора, а, напротив, здоровый, как будто только что из санатория, в кремовом великолепном костюме — отдохнувший, как мне показалось, и прямо–таки лоснящийся благополучием.

Никаких сомнений не оставалось.

Тем более, что хотя мужчина и стоял к нам спиной, но в углу, как раз напротив него, имелось громадное зеркало комната была пронизана солнечными лучами, и стеклянное отражение выглядело едва ли не лучше оригинала.

Странно было, что сам он пока еще нас не заметил.

Правда, как выяснилось, тут я катастрофически заблуждался.

Я, наверное, просто немного забыл, что такое Сэнсэй.

И поэтому, прижимаясь к распахнутой раме, одурело, в какой–то прострации ждал, пока Крокодил вытянет руку с зажатым в ней пистолетом. Он вытягивал ее очень медленно, чтобы не привлекать внимания — миллиметр за миллиметром, или, может быть, мне это только казалось — и он уже почти поднял ее над карнизом, но когда стиснутый, бледный на костяшках кулак, разворачиваясь, уперся металлическим дулом внутрь помещения, то огромная фигура Сэнсэя как бы распласталась по воздуху — я могу поклясться, что видел ее висящей горизонтально — и буквально в ту же секунду прогремели два оглушительных выстрела.

В комнате потемнело.