— Неважно, — прервал его интеллектуальные мучения Фарлайт. — Вот вы историк, Любознай. Скажите, разве мир с такой историей стоит спасения?

— Любой мир его стоит. Хотя нам известны всего два.

— Эти войны ради войн, погоня за выгодой, предательства, ложь, жестокость…

— Нежность, искренность, сочувствие, — парировал тридан. — Дружба, союзы, желание помогать. Почему вы берёте в расчёт только одну сторону монеты?

— Я никогда не видел другой стороны, значит — её не существует! — и демон расхохотался так, что кровь у историка застыла в жилах.

— Не видели или не хотели замечать? — вкрадчиво спросил тридан, но вызвал только новый приступ злого смеха.

— Вот поэтому вы никогда и не откроете секрет великой силы, Любознай! Ведь вы — славный, наивный парень, не то что всякие кровососы!

Польримик смущённо заулыбался.

— О, спасибо… если это, конечно, комплимент…

— Но хватит ли вашей добренькой натуры, чтобы спасти мир? — глаза Фарлайта сузились в щелки.

— О чём вы?

— Я хотел гибели всей плоти, и я ожидал, что со смертью последнего творца падёт и творение. Потому я подстроил смерть трёх судей, Любознай!

— Это, конечно, интересное заявление, но…

— …но я решил: мне не нужно, чтобы творение пало. Мне нужно оскорбить Тьму, осквернить её самым величайшим, самым неслыханным грехом: я залью её пламенем, подобным земному — таким, которого вы все боитесь до икоты. Тогда вы все подохнете, но материя — сама по себе — останется. И вы не сможете соединиться с Тьмой, а она сама будет страдать целую вечность, потому что уничтожить этот кусок камня, на котором живём, будет уже некому. И она будет только слушать вопли душонок, затерявшихся в Нигде.

Зрачки Польримика расширились, будто бы он сам сейчас смотрел на пламя, которым сейчас грозил ему мрачный демон.

— Но вы сказали… я… могу спасти?..

— Именно. Вы готовы принести себя в жертву, Любознай?

— Зачем?

— Чтобы доказать мне, что во Тьме есть ещё что-то, кроме зла. Тогда я не сделаю то, что задумал.

— Я…