Первые три ступеньки он прошел, подглядывая – открывая и тут же закрывая глаза, словно боялся, что его хитрость кто-нибудь заметит. Но потом тело привыкло к однообразным движениям, и он больше не открывал глаза, ведь совсем не обязательно смотреть на свою руку, чтобы погладить живот? Ну, может, кто-то и смотрит, а ему – совсем не обязательно.

Он размеренно спускался по лестнице, не ускоряясь и не замедляясь. И... Он не хотел открывать глаза, зачем надкусывать яблоко? Пусть оно просто лежит на ладони. Этого достаточно.

Вытянутые руки почувствовали холод железа. Точнее, первой его почувствовала правая рука, а левая – немного погодя, когда он подошел чуть ближе. Вторая дверь – он ее видел сверху, когда начинал спуск. Дверь стояла косо, она была приоткрыта.

Ваня подошел к двери вплотную и уперся животом в скобу, бывшую на месте ручки. Прощупал дверной проем и понял... Что он может не пройти. Тогда он взялся за скобу и потянул дверь на себя. Она заскрипела, открываясь. Ваня поднял руку и выставил ее, как щиток, на некотором отдалении от лица – Он опасался задеть за что-нибудь разбитым носом.

Он зашел внутрь подземелья и сразу ощутил холод и сырость, окутавшие плечи, как мокрая простыня. Здесь было тихо... как-то гнетуще тихо, словно потолок медленно опускался... становился все ближе и ближе... ожидая момента, чтобы внезапно наброситься и раздавить мальчика.

Ваня застыл на месте. Первым его желанием было открыть глаза и оглядеться. И с опаской посмотреть на потолок, вдруг он действительно опускается – медленно и бесшумно?

Но... что-то его останавливало. Он знал, что глаза открывать нельзя. Во-первых, потому, что в этом не было никакого смысла, в подвале все равно темно. А во-вторых – именно потому, что темно.

Ведь тогда можно ненароком увидеть горящие в углу бусины глаз... и услышать тихий скрежет острых зубов... но лучше этого не видеть и не слышать.

Лучше не переходить из темноты во ТЬМУ: можно не вернуться.

Он широко развел руки, словно делал утреннюю гимнастику, и обнаружил, что кончики пальцев коснулись стен. Он медленно свел руки перед собой и обхватил пустоту. Значит, надо было двигаться вперед.

Он пошел вперед, далеко выставляя перед собой ногу, как канатоходец – нащупывая натянутый канат, руки на всякий случай держал перед собой – нос по-прежнему был его самым уязвимым местом. Из него продолжала идти кровь, время от времени Ваня громко фыркал, как собака, которой дуют в морду, и тогда горячие соленые капли с металлическим привкусом срывались с губ и улетали в темноту.